Дама не ответила, и я добавил:
– Нас с братом угораздило продать Мейфилду шкуру медведицы, и вот приходится сидеть, выслушивать его хвастовство и враки.
Дама продолжала смотреть на меня, не говоря ни слова. Она только загадочно улыбалась, выдыхая через рот папиросный дым.
– Что вы здесь делаете? – поинтересовался я.
– Здесь мой дом. Я веду счета для мистера Мейфилда.
– Вы живете в гостиничной комнате или какой другой?
Я задал вопрос, задавать который не стоило. А все бренди, алкоголь виноват. Хватит, Эли, хватит пьянствовать! По счастью, дама ни капли не оскорбилась.
– Живу в обычной гостиничной комнате, – ответила она. – Иногда перебираюсь в пустую, незанятую. Так, ради забавы.
– Что же тут забавного? – не понял я. – Разве комнаты в гостинице не одинаковые?
– С виду одинаковые, да. Но разница между ними есть, и она существенна.
Как ответить на такое? Выпитый бренди уже развязывал язык, дабы я мог сболтнуть очередную глупость, однако тут разумная часть меня возобладала над упившейся. Я закрыл рот, так и не издав ни звука. Молодец! Эх, молодец, Эли, сдержался!
Дама огляделась, ища, куда бы выкинуть окурок папиросы, и я подставил раскрытую ладонь. Когда бычок оказался у меня в руке, я пальцами зажал тлеющий кончик и невозмутимо посмотрел на женщину. Мол, вот как я умею терпеть боль. Боль я и правда могу терпеть очень сильную и очень долго. А, что взять с пьяного!.. Я спрятал пепел и обугленную бумагу в карман. Дама продолжала глядеть на меня холодно, отстраненно.
– Не понимаю вас, мэм.
– В каком смысле?
– Не могу взять в толк: вы рады, опечалены, разъярены или еще что?
– Я больна.
– И чем же?
Из кармана платья она извлекла платок в засохших пятнах крови и показала его мне с дьявольской улыбкой. Я же, не уловив ничего забавного, ошеломленный, посмотрел на пятна. Совершенно не думая, спросил у незнакомки: не умирает ли она. Женщина сразу помрачнела. Я же принялся поспешно сыпать извинениями:
– Не отвечайте! Я слишком много выпил. Прошу, извините меня. Ответьте же, я прощен?
Она не ответила, но и обиды, кажется, не затаила. Что ж, буду вести себя как ни в чем не бывало.
– Могу ли поинтересоваться, – как можно беззаботнее спросил я, – куда вы сейчас направляетесь?
– Никуда особенно идти не думала. Да и куда бы я пошла? По ночам открыта лишь гостиница.
– Надо же, – прищелкнул я языком. – Похоже, вы меня здесь дожидались.
– Нет, не дожидалась.
– А вот и дожидались. Нарочно оставили дверь приоткрытой, чтобы я за вами последовал.
– Все не так.
– А я говорю: так.
Тут в конце коридора что-то скрипнуло. Обернувшись, мы увидели на вершине лестницы траппера: он подслушивал и теперь смотрел на нас с мрачной миной.
– Шла бы ты к себе в комнату, – сказал он женщине.
– Твое какое дело? – ответила та.
– Разве не на Мейфилда я пашу?
– Так и я тоже. И прямо сейчас я беседую с его гостем.
– Смотри, беды не оберешься.
– Кто же посмеет чинить мне неприятности?
– Сама знаешь. Он.
– Эй, ты, – окликнул я траппера.
– Чего?
– Давай-ка, топай отсюда.
Постояв немного в молчании, траппер запустил пальцы в иссиня-черную бороду и поскреб челюсть. Затем развернулся и пошел прочь. Когда он поднимался по лестнице, бухгалтерша призналась:
– Он следует за мной по пятам. Приходится на ночь запирать дверь в спальню.
– Мейфилд – ваш кавалер, да?
Указав на шлюх в зале, она ответила:
– Он предпочитает не ограничивать себя.
Что-то темнит она, подумалось мне, и женщина, видя мое кислое выражение, добавила:
– Нет, конкретно мне он не кавалер. Разве что в каком-нибудь ином смысле.
Чарли в гостиной громко заржал. Хотя и ржанием тупые звуки, что он издает, не назовешь. Так осел кричит.
– Тоскливо у вас в городке, – сказал я.
Женщина подступила ко мне. Поцеловать захотела? Да нет, лишь на ухо прошептала:
– Тот траппер с дружками замышляет против вас с братом недоброе. Я слышала их разговор. Толком слов не разобрала, но каждый вечер трапперы обычно напиваются в салуне. Сегодня пить не пошли. Вам следует быть осторожными.
– Хмель в голове и осторожность – вещи несовместимые.
– Тогда возвращайтесь на гулянку. Для вас безопаснее держаться ближе к Мейфилду.
