– Симпатичная, – сказал я.
– Беру, – заявил братец.
Старик же, водрузив мне на голову шляпу шоколадного цвета, спросил:
– А что скажете на это? Идет вашему другу?
Присмотревшись ко мне, Чарли попросил надеть на меня черную. Старичок ловко сменил шляпы, и Чарли, кивнув, вынес вердикт:
– Шляпы здесь отменные, братец. Бери, не думай. Ну и, – обратился он к владельцу фактории, – пока ты их не убрал, можно мне примерить синюю?
– Полотенце! – вновь криком позвал продавец.
В лавку вошла та же беременная дурнушка. Швырнула Чарли дымящееся полотенце и скрылась, не говоря ни слова.
Утирая лоб, Чарли улыбнулся и спросил:
– Твоя женщина, старче?
– Моя, – гордо ответил тот.
– И дитя у нее в брюхе твое?
Старик сердито нахмурился.
– Сомневаетесь в качестве моего семени?
– До твоего семени мне дела нет.
– Каков нахал!
Чарли примирительно поднял руки.
– Ну что ты, что ты! Я вовсе не хотел тебя обидеть. На самом деле я восхищен и желаю вам с женой жить долго и счастливо.
На том старик забыл обиду, а мы с лихвой искупили вину перед ним приобретениями: я взял шляпу и рубашку, а Чарли оделся с головы до ног. Старик отправился спать дальше, разбогатев на сорок долларов. Он был даже доволен, что мы разбудили его в глухую ночь.
Одетые с иголочки, мы поехали дальше.
– Чистое у него дельце, – заметил я братцу.
– Да уж, почище убийств, – согласился Чарли.
– Я и сам подумываю остепениться, осесть где-нибудь. Разве у того старичка не милая лавка? Всюду лампы, новой одеждой пахнет…
Чарли покачал головой.
– Я бы от скуки свихнулся. Сидишь, ничего не делаешь, а эта немая снует туда-сюда: забежит в лавку, убежит, забежит – убежит… На сотый выход я бы пристрелил ее. Или сам удавился бы.
– По-моему, мирное ремесло. Бьюсь об заклад, старик спит спокойно по ночам.
– Да и ты спишь, как младенец, – убежденно произнес Чарли.
– Нет, не сплю. И ты не спишь.
– Да я сплю как убитый!
– Ты хнычешь и стонешь.
– Брехня!
– Нет, правда, Чарли.
– Брехня… – повторил Чарли и шмыгнул носом.
Мои слова заставили его задуматься. Он захотел проверить: правду ли я говорю, но гордость не позволяла просить о помощи. Радость его куда-то улетучилась, и братец старательно отворачивался от меня. Вот так. Кого угодно можно обидеть и в любой момент. Не знаешь, когда тебя охватят грусть и печаль.
На ночь мы остановились в клоповнике на южной окраине города. Мест почти не было, и пришлось нам с Чарли против обычая заселиться в одну комнату. Сев перед умывальным тазом, я достал приспособления для чистки зубов. Чарли, который прежде не видел ни щетки, ни порошка, спросил, что это. Я ответил и показал, как им пользоваться. Сплюнул пену и, причмокнув, глубоко вдохнул через рот.
– Очень освежает.
Подумав, Чарли выдал:
– Чушь собачья. Забава для дурачков.
– Думай что хочешь. Только старый добрый доктор Уоттс обещал: если прилежно чистить зубы, в них не заведется гнили.
Чарли предпочел остаться при своем мнении и вдобавок заметил, дескать, с пеной у рта я точь-в-точь как бешеный зверь. На это я ответил: уж лучше каждый день ненадолго уподобляться бешеной зверюге, чем смердеть, как таковая, всю свою жизнь. На этом споры о чистоте зубов закончились. Братцу же разговор о докторе Уоттсе напомнил об украденном обезболивающем, и Чарли извлек из седельной сумки пузырек и шприц. Сказал, что хочет испытать. Набрав лекарства в шприц, он вколол его себе в щеку. Чувствуя, что зелье начинает действовать, братец принялся щипать себя за щеки и корчить рожи.
– Будь я проклят, – сказал он и жестом велел ударить его по лицу.
Я отвесил ему легкую пощечину.
– Ни черта не чувствую, – сказал Чарли.
– У тебя морда обвисла, – заметил я.
– Ударь меня еще раз, только сильнее, – попросил он.
Я ударил.
– Здорово, – сказал Чарли. – Давай, врежь напоследок еще разок. Чтобы – ух! – от души. Понял?
Я наградил его шлепком с размаху, да таким, что у самого рука заболела.
– Ну, этот-то ты почувствовал, – заметил я. – Аж волосы дыбом встали, и, спорю, даже искры из глаз посыпались.
– Какие искры, братец! – изумленно проговорил Чарли. – Отдача от удара, не более. Надо подыскать применение этому средству.
