— Нормально, относительно нормально, конечно, но приступ самоунижения и саморазрушения прошел, и мой врач решил, что реабилитация в знакомой обстановке родного дома будет более продуктивной, чем обезличенные помещения клиники. А ты чем занят?
— Пытаюсь развивать правую руку, — Алекс вытащил из сарая набор для ухода за метлами и принялся полировать древко рукоятки.
— Даже не буду спрашивать, зачем тебе это, — Северус сунул руки в карманы и ссутулился еще больше.
— И тебя не тянет… ну…
— Не хочу ли я ширнуться? — Северус говорил спокойно, слишком спокойно на взгляд Алекса. — Я наркоман, брат. Мне всегда будет хотеться этого. И никакие клиники мне в этом не помогут. Кстати, даже мой врач понимает это, так что я отдаю себе отчет в том, что могу скатиться еще ниже, но тогда я уже ничего осознавать не буду и просто деградирую. Или меня убьют, что вероятнее.
— Почему ты так говоришь? Если кто и погибнет во цвете, то это буду я, — Алекс усмехнулся. — Интересно, кто из нас больший псих, склонный к суициду?
— Я. Здесь даже спорить не нужно, — Северус пожал плечами. — Ты хорошо летаешь, гораздо лучше Поттера.
— А ты гений в зельях, тогда как я в котле могу только суп сварить.
— Разве у вас в Академии нет спецкурса по зельям? А зачем тогда я все прошлое лето висел над котлом в тщетной попытке научить тебя хоть чему-то?
— Я сдал спецкурс в прошлом году и забыл зелья, как страшный сон.
— А чем лечиться будешь, если вдруг неприятность какая-нибудь случится? Той бурдой, что варят аптекари?
— Зачем? У меня ты есть.
— Я не всегда буду рядом или в адекватном состоянии, — Северус покачал головой. — Тебе лучше все-таки научится хоть чему-нибудь.
— Хорошо, как только появится много свободного времени, я начну днями напролет простаивать над котлом, — в голосе Алекса прозвучало раздражение. — Кстати, что у тебя с волосами?
— А что с ними не так?
— Они как будто грязные.
— Сказал мне человек, не приготовивший в своей жизни даже яичницы, — усмехнулся Северус.
— Причем здесь это?
— При том, что котел чаще всего открыт и зелья чаще всего кипят в этом самом котле, и из него валит пар — я пока доступно для солдафона объясняю? — в голосе Северуса прозвучало ехидство. — И ладно, такие, как ты, сварили какую-нибудь малопонятную гадость на уроке и убежали, а я очень много времени провожу рядом с кипящими котлами. Так что делай выводы сам.
— А что, как-то защитить волосы нельзя? Ну, там шапочку какую-нибудь надеть.
— Меня иногда просто бесит твоя неспособность сложить два и два. Длительное ношение шапочек может вызвать головную боль, а у меня и так проблема с… обезболивающими. Я уже это проходил, брат.
— Я уезжаю через неделю, — Алекс отложил метлу и посмотрел на Северуса. — Ты не сорвешься?
— Не могу ничего обещать, — Северус вынул руки из карманов и обхватил себя за плечи. — Ты когда приедешь?
— Я не знаю. На старших курсах отпуск будет только перед распределением, мне учиться год всего осталось, и я не знаю, куда меня пошлют служить. Иногда мне кажется, что я не готов к тому, что меня могут бросить в какую-нибудь горячую точку. Сев, пожалуйста, попробуй удержаться.
— Я постараюсь, но ничего не могу обещать, — Северус долго смотрел на брата, словно пытаясь запомнить. Как будто был уверен, что это его последний спокойный разговор с Алексом. Затем просто развернулся и пошел по направлению к дому.
А через неделю Алекс отбыл в Академию. Первое время Северус ему писал, затем письма стали поступать все реже, пока в конце года Алекс в течение месяца не получил ни одного ответа на свои послания.
Выпуск Алекса состоялся в апреле, когда Северус еще учился, и его месячный отпуск не совпал с каникулами брата.
Вопреки опасениям Алекса, молодого офицера оставили в Великобритании — по крайней мере, на пару последующих лет.
Лишь спустя два года братьям удалось снова встретиться. Выглядел Северус плохо. Еще более бледный, какой-то дерганный и потрепанный, он просто оттащил едва переступившего порог дома Алекса в библиотеку и, закатав рукав мантии, показал ему предплечье, изуродованное темной татуировкой.
