Но что, если старик говорит правду?
Ему было нелегко вот так сразу поверить в то, что он только что узнал о себе. На память ему пришла история, которую Алекс рассказывал ему еще в Париже. Речь шла об аргентинском католике, одном из столпов католической веры в своей стране. Случайно он узнал, что является потомком марранов – евреев, обратившихся в христианство из боязни испанской инквизиции. Бедняга не перенес позора и застрелился.
Был ли он сам евреем? Конечно же, нет. Даже если в жилах его текла еврейская кровь, он был совсем иным, так как вырос, никак не соприкасаясь с ними. Но раз так, значит, вопрос о еврействе – это не вопрос национальности и происхождения, а вопрос вероисповедания и образа жизни. Возможно, правоверные иудеи совсем другие, возможно, они и живут по-другому, не так, как он? Но много ли таких евреев встречал он в своей жизни? Сколько из них были ему по-настоящему отвратительны?
На следующей неделе он должен председательствовать на собрании общества “Память” в Москве. Что он теперь скажет? Что он сам – еврей? Что он уходит в отставку? Может быть, ему и вовсе не следует возвращаться в Москву? Может быть, лучше всего бежать, скрыться? Но куда? Где, в каком уголке огромного мира он сможет спрятаться от себя самого и своей еврейской крови?
Нет, это не может быть правдой. Старик наверняка лжет.
– Ты сошел с ума, – сказал Дмитрий Виктору Вульфу, но голос его сорвался. – Ты спятил. Лагеря довели тебя до сумасшествия. Твое место не здесь, твое место в психушке! Сорок с лишним лет ты просидел в лагере и окончательно тронулся. Тебе никто не поверит. Я не верю ни одному твоему слову!
– Я верю, – негромко вставил Алекс.
Старик неожиданно улыбнулся, улыбнулся печальной и горькой улыбкой.
– Существует одна старая проблема, древний вопрос, который веками пугал мою нацию, – сказал он. – Кто здесь еврей?
Он поднялся со стула и повернулся к ним лицом.
– Кто из вас мой сын? Ты? – Он указал на Дмитрия дрожащим пальцем. – Или ты? – Он повернулся к Алексу.
Дыхание с трудом вырывалось из его груди. Виктор Вульф достал из кармана скомканный носовой платок и вытер им лоб.
– Александр и Дмитрий, Дмитрий и Александр... – проговорил он задумчиво. Голос его звучал так тихо, что, казалось, он разговаривает с самим собой.
– Вы оба мои сыновья. Один из вас мой сын по крови, другой – в душе. Это – гораздо больше того, на что я смел надеяться...
Его ноги подогнулись, и он упал обратно на стул. Грудь его тяжело вздымалась, а дыхание было натужным и хриплым.
Дмитрий шагнул к нему и поднял руку, потянувшись к отцу, однако быстро справился с собой и отвернулся. Алекс подошел к старику сзади и с нежностью положил ладони ему на плечи.
– Ты все еще хочешь забрать его? – спросил Дмитрий, не оборачиваясь.
