Жог что-то промычал, снова затих.
Сколько Светел ни старался — не смог ни уговорить его, ни силой всунуть в рот пищу.
Он долго смотрел на кучку стружек, потом тяжело вздохнул и самые жирные, сколько влезло, проглотил сам. Влезло, вообще-то, немного. Убрав остатки, Светел распрямил складную лопатку, принялся копать длинную яму в снегу, устраивая отлогий подъём с северного конца. Когда яма была готова, он затащил в неё санки. Приготовил верёвку. Скуля от натуги, стал перекатывать тяжёлое тело. Бездвижное и оттого особенно неподъёмное. Глубоко в сердце ещё трепыхалась отчаянная надежда, что вот сейчас отец раскроет глаза, засмеётся, схватит его сильными руками, похвалит за упорство и смекалку.
Ага, а потом зашуршит, осыпаясь, сугроб, и объявится Сквара.
А ещё разойдутся вечные тучи, выглянет солнце…
Рыбные стружки горели в животе, словно костёр. Светел размял в руках прихваченный морозом алык.
— Зыка!
Обычно при виде шлейки работящий кобель подбегал, виляя хвостом, сам просовывал голову. В этот раз он лишь покосился на Светела. Сел возле санок, стал обнюхивать хозяина.
— Зыка! Тормошись, что ли!..
Пёс слушаться не желал. Светел даже обошёл место ночлега: может, что-то потерялось в снегу? Нет, всё было на месте, и лопата, и рукавицы. Делать нечего, пришлось натягивать на Зыку алык прямо там, где тот сидел. Потом вытаскивать оставшуюся строганину и подманивать кобеля, чтобы встал перед санями.
Заново найдя север, Светел вздохнул поглубже… начал пробивать путь.
Шагов через двадцать он оглянулся. Зыка сидел.
Сообразив, что с дополнительным грузом санки стали много тяжелей прежнего, мальчишка вернулся, взял в руки потяг.
— Вперёд!..
Зыка неуверенно встал. Оглянулся на хозяина. Сделал шаг. Санки были слишком тяжёлыми. Пёс обернулся, заворчал, схватил зубами потяг.
Светел обежал санки. Чтобы упереться руками в задник, понадобилось почти лечь. Меховая харя съехала на глаза, стало понятно, что в одиночку ему санки из ямы не вытолкать.
— Зыка, миленький… ну пожалуйста…
Кобель, не иначе, понял его отчаяние. И то, что двигаться вперёд было почему-то необходимо. Он чихнул и наконец как следует влёг в упряжь. Полозья скрипнули. Санки выехали по откосу, одолели несколько протоптанных саженей, снова остановились. Светел отлепил руки от задника, вышел вперёд.
К середине дня он перепробовал уже всё. Приминал снег лапками и раскидывал сугробы лопатой. Брал таском, впрягаясь вместе с Зыкой. Толчком двигал сзади…
Когда место ночлега скрылось за подъёмком, стало казаться, будто пройдено необычайно много. Тогда Светел доел строганину, чтобы не угасал костёр в животе.
Несколько раз он устраивал себе передышку. Бросал тропить, принимался теребить отца, разминать ему руки и ноги. Даже обталкивал бока кулаками, обутыми в рукавицы. Чего не сделаешь, чтобы разогнать кровь. Самому Светелу было и без кожуха жарко.
Когда Жог завозился, начал поднимать голову, сердце радостно взлетело: очнулся!.. Вот теперь всё будет хорошо. Сейчас отец встанет и…
— Атя, я сейчас, сейчас… — Он начал было развязывать верёвку, но отец смотрел на него, не узнавая.
— Куда в обрыв правишь, дурень, я тебя!.. — захрипел Жог, пристально разглядывая впереди что-то незримое остальным. — Лево, Зыка, лево!..
Пёс так обрадовался хозяйскому голосу, что вскочил и усердно поволок влево, даже с тора сошёл.
— Зыка, право!.. — заорал Светел, до смерти испугавшись, что санки сейчас застрянут на целине.
— Я тебя, дурня, — повторил Жог и уронил голову.
Зыка посмотрел на одного, на другого… отвернул голову, улёгся.
Светел подошёл к нему, хромая на обе ноги.
— Зыка… вставай…
Кобель приоткрыл один глаз, с неодобрением глянул на бестолкового щенка, опять отвернулся.
Светел беспомощно смотрел на него. Хотелось лечь рядом, уткнуться лицом в снег и не вставать больше. Тащиха-позёмка небось скоро все следы заметёт…
В мохнатый бок с силой въехал твёрдый нос снегоступа.
— А ну вперёд, дрянчуга!.. Вперёд, говорю!..
Кобель оскорблённо вскинулся, рявкнул, зубы лязгнули. Светел бросил посох, припал на колени, обнял грозно ворчащего пса.
— Вперёд, маленький… Ну давай, давай…
