— Нищей самоделке не место рядом с царской наградой, — процедил усатый витязь, подошедший из глубины зала. Он казался на кого-то смутно похожим, но на кого, смекать было некогда. — Сними живо, малыш, не срамись перед праведным государем!
Ознобиша жутко побелел, вскочил, прянул прочь, схватил левой рукой правую. Натянул рукав на самые пальцы.
— Нет! — выдохнул. — Не сниму!..
Боярин шагнул вперёд, встопорщил усы:
— Живо, щенок…
Ознобиша судорожно прижал запястье с плетежком к животу:
— Руку режь, не сниму!
Витязь удивился:
— Будто не отрежу?
— Оставь его, — велел с трона царевич.
Боярин зло оглянулся, мгновение помедлил… кивнул, покоряясь. Ознобиша снова начал дышать, с надеждой поднял глаза.
— Подойди, друг мой, — повторил Эрелис. — Что за оберег ты так рьяно хранишь?
Сирота пробежал мимо поражённых ужасом наставников, снова опустился на колено. Показал руку. Царевич уважительно присмотрелся к Сквариным искусным узлам, даже пальцем тронул. Ознобиша вдруг увидел, что руки наследника были сплошь в рубцах и мозолях, а взгляд — вовсе даже не рыбий.
— Памятка, стало быть? — догадался Эрелис.
Ознобиша едва не начал икать, но справился.
— Это… из верёвки, на которой… мой старший брат умер…
Болт Нарагон перестал слушать. Насельники дремучего Левобережья уступали в грубости лишь дикомытам. У них, говаривали, старшим сыновьям было принято отделяться, а младшему — сидеть на корню, блюсти родительский дом. С гнездаря станется променять царский дар на верёвочный витушок. А царевичи вроде Эрелиса будут вознаграждены тем, что их вовсе чтить прекратят.
К Ознобише сзади подошёл учитель Дыр.
— Государь, — выждав взгляда Эрелиса, склонил голову темнолицый южанин. — Дозволь предложить тебе ознаки иных дарований нашего ученика. Он неплохо запоминает стихи, с ним давно уже никто не конается в читимач…
Эрелис кивнул. Потёр пальцем висок.
— Читимач — благородное развлечение для ума, призванное учить полководца дальновидности в искусстве войны, — проговорил он как прежде неторопливо. — Увы, пока оно представляется мне всего лишь переливанием из пустого в порожнее… хотя, тут ты прав, весьма изощрённым.
Невлин засмеялся первым, учителя почтительно подхватили.
— А вот красный склад я бы послушал, — продолжал Эрелис. — Не припомнишь ли, друг мой, приличной сему дню бывальщины о благородстве древних времён? Я уверен, здесь и гусли найдутся.
Ознобиша пришёл в ужас, покосился на скромную рукодельницу… вспыхнул: «Царевна Жаворонок! Это было в горестный год… Уберечь её воитель не смог… не смог… потому что…»
— Государь… позволь слово сказать?
— Говори, друже.
— Государь, — начал Ознобиша. — На воинском пути сказывают, что по стари́нам котла лучшие охраняли. Вот погляди, сделай милость… Я стою между твоими рындами и тобой, а они в ус не дуют. Будь я злой подсыл…
Эрелис задумчиво оглянулся на свою стражу. В его взгляде Ознобише почудилась насмешка. Зато рука молодого боярина поползла к ножнам:
— Такими убийцами мы пол подтираем да в сточную канаву мечем!
— Мальчишка прав, — неожиданно вмешалась Айге. Перебить никто не решился, даже усатый обидчик. Источница подошла к престолу, остановилась на ступеньке, весело оглядела охрану, кивнула. — Теперь вот ещё и меня до царевича с царевной невозбранно пустили… На что они вообще тут стоят, если всякий, кому не лень, подойти может?
Она показала ладони. В каждой лежало по ножику, маленькому, но наверняка смертоносному. Никто не пошевелился, лишь Невлин сдавленно ахнул. Айге покачала головой, убрала оружие.
Царевич ответил неожиданно спокойно:
— Я могу постоять за себя и за сестру.
Айге улыбнулась кошке, протянула руку, почесала пальцем белое горлышко.
— Ты мал и глуп, — сказала она Эрелису. — Можешь, конечно… Мало тебя Космохвост за уши драл.
— Госпожа Айге, — запоздало откашлялся Невлин. — Осмелюсь напомнить, перед тобой третий наследник державы. Стоит ли так выговаривать ему в присутствии простолюдья?
Источница лукаво подняла бровь:
— Простолюдья? А я так поняла, здесь всё добрые друзья собрались, имеющие к царевичу подхожденье!
Она вдруг перестала улыбаться, голос хлестал кнутом. Ознобиша отметил, как тотчас притихли девчонки, съёжились под куколями широких плащей, а боярин Болт, кажется, оставил мысль поискать к ним «подхожденье». Царевич задумчиво слушал. У царевны кончился уток, она мотала новый и глаз по-прежнему не поднимала.
