— Кольца бросай!..
Сам он не мог дотянуться до железных колец, надетых на загибы полозьев. И шест не отпускать стать, и лесины торчат: пока доберёшься! Вьялец дёрнулся было к саням, убоялся, отскочил. Полозья скрипели, вздымали морозную пыль, всё быстрей катились вперёд, наделённые собственной волей, хищной и кровожадной.
Сквара снова оглянулся, и вместе с ним Ветер. Учитель, верно, решил: пора вмешиваться, пока ребятня не дошла своим умом до беды…
Тут всё стало происходить сразу, так, что словами не очень-то расскажешь, поскольку слова тянутся одно за другим, медлительные и неловкие.
Шипы-ледоступы не удержали — внезапный толчок дышла сбил Ветра сперва на колени, потом вовсе плашмя. Впору было глазам не поверить. Учителя? Сшибло?.. Перекладина стала выворачиваться из рук. Сквара бросил заведомую непосильщину. Сам едва не упав, метнулся под передок. Ему не надо было смотреть, он и так знал, где проляжет след жестоких подрезов. Ровно там, где непривычно медленно поднимался на ноги Ветер. Кольца, свитые из гранёного прутка, висели на коротких цепочках. Куда все отвернулись, пока грузили лесины? Сквара увидел свои рукавицы, кольцо и цепь, вмятую в льдистый покров изрядного комля. Съезжая задом наперёд вместе с дровнями, он только знал: цепь надо освободить. Рывок… Кольцо вылетело с порядочным куском льда, дерева и коры. Упало под полоз. Сани замедлили движение, стали разворачиваться круче. Скваре запорошило глаза, он ощупью схватил второе кольцо… Сани проехали ещё пол-аршина, дёрнулись, застонали, замерли. Дровяной груз посунулся вперёд… Тоже замер. Стало тихо.
Сквара стоял на коленях, держась за полозья. Никак не мог отдышаться. С воза, сквозь оседающие блёстки куржи, безмолвно смотрел Шагала. Сквара притаил улыбку:
— Портки-то сухие?
Гнездарёнок расплылся, но взгляд застыл, Шагала сунул руку под охвостье кожуха. Было бы слишком обидно, окажись дрова, добытые с такими бедами и трудами, негодными для святого костра.
Пока Шагала с облегчением вытаскивал чистую ладонь, мимо просвистели стремительные лыжи. Откуда-то сверху коршуном налетел Лихарь. Не подоспев вмешаться, он увидел достаточно, чтобы махом определить виноватого. На лёд брызнула кровь, прочь шарахнулись пристяжные — Сквара, сбитый свирепым ударом, через голову полетел под уклон. Вскочил ошалевший, без шапки и рукавиц.
— В холодницу! — вновь сжимая кулаки, зарычал Лихарь. — К столбу!.. Дышло бросил! Учителя…
Сквара, весь в снежной крошке, строптиво сощурился, плюнул, в глазах ярче обозначилась зелень.
— Как на помочи — не в час, морды бить — куда ж без нас…
Стень нагнулся к путцам лыж, зловеще спросил:
— Ты мне, значит, плеваться будешь?..
— Тихо вы, — поморщился Ветер. Он отряхивал колени, с осуждением поглядывая на обоих. Подумаешь, съехали сани, подумаешь, кто-то не устоял… Эка притча, чтобы шум поднимать. Он сказал стеню: — Встань с ними, поможешь.
Все как-то сразу остыли. И правда, какие свары у воза дров, назначенных для погребения. Сквара подобрал рукавицы, украдкой ощупал рот. Когда он посмотрел на учителя, Ветер перехватил его взгляд — и коротко, едва заметно кивнул.
С перевала донеслось пение. Плечо холма объезжали ещё дровни.
Друг, подставляй плечо единоверцам,
Сил не жалей на праведном пути!
Чтобы с ничем не замутнённым сердцем
К Матери в дом когда-нибудь войти…
К назначенному дню всё было готово. Ещё толком не рассвело, когда из ворот потянулась многоногая живая змея. Она ползла и ползла, пока в крепости не остались только дозорные и едва садившаяся Надейка. Остальные, до последних приспешников и чернавок, скрипели морозным снегом по тропе через лес.
Когда выходили, Сквара ждал, чтобы стень, по обыкновению, велел петь хвалу, но Лихарь молчал. Сегодня Владычицу должны были восславить дела.
Великий Погреб, ждавший под розовыми облаками, казался не столько велик, сколько зримо отъединён от этого мира и приближен к миру Исподнему. Глазам людей представала не обычная прогалина в лесу — пустое ложе глубокого озера, осушенного Бедой. В первое время здешние жители не понимали меру своей вины. Они ещё не постигли, что исправлять следует всю свою жизнь, полную суеты и пустого веселья. Эти простецы пытались умиротворить Справедливую, принося кровавые жертвы. Они узрели на обнажённом дне озера впадину, сходную с отпечатком женского тела: широкие бёдра, щедрые материнские груди… В то время ямурину заботливо обложили камнями. Теперь камни лежали чёрные по краям и сплошь расколотые посередине. Снегу здесь не давали улечься сперва жертвенные огни. Потом — погребальные.
