Вся эта картина на серой стене с зелеными прожилками… вызывает тревогу, но не обычную, а такого рода, когда кто-то подходит к тебе и что-то хочет сказать, а тебя вдруг резко пробирает дрожь и ты боишься услышать эти слова — ведь они наверняка не несут в себе ничего хорошего.
Да и трепещущие по сторонам от картины десятки обычных восковых свечей — разве что зачарованных на предельно долгое горение — тоже не радуют, как и выстроенные в ряд длинные горшки с тюльпанами — мертвыми, живыми, уже увядающими или только начинающими расти. Склонившийся над ними Орбит щедро заливал растения из небольшой деревянной лейки, причем я не видел, чтобы он набирал в нее воду, которая все не собиралась заканчиваться. Щедрый дождь окатывал цветы, и они… тут же открывали бутоны, поднимали головы навстречу каплям. Это же происходило и с уже умершими посеревшими тюльпанами, что точно так же оживали, наплевав на свою смерть. Оживали и начинали цвести…
— Хы… хы… — прохрипел Бом, тыча пальцем в лейку Орбита — Хы…
— Что? — с трудом очнулся я от созерцания этого зрелища, оторвав взгляд от предельно аккуратно сложенных и разложенных чьих-то личных и явно женских вещей, покоящихся на плоском камне рядом с цветочными горшками. Я успел увидеть плащ, пару боевых жезлов, прислоненный к стене старый дубовый посох, широкополую шляпу, несколько свитков… — Что такое, Бом?
— Эта лейка — уже придя в себя, столь же тихо произнес Бом — Это лейка…
— Ну?
— Слышал легенду о Истинном Древе Жизни?
— Нет.
— Стопроцентно слышал, просто под другим соусом. Яблоня из райского сада, откуда первые люди откушали плодов. Слышал?
— Куда тебя понесло?
— Легенда придуманная для Вальдиры берет корни оттуда. Древо жизни, чьи корни омывает ручей истинной живой воды. Они навечно запечатаны и недоступны. Никак не доступны. Это сказано прямо. Но по той же легенде оттуда, из их запечатанного узилища, тянется одна тонкая связь. Ее проще назвать чем-то вроде крохотной дырочки, откуда вытекает вода. И выглядит эта протечка как обычный камешек с детский кулачок. В камешке том дырка. А из дырки течет истинная живая водица.
— И?
— И по легенде хитрозадые эльфы давным-давно нашли этот камень в своих лесах. И, чтобы так сказать не разливать воду почем зря, заключили камень в деревянную лейку, кою зачаровали их самые сильные маги. Наклонил лейку — и течет водица живая. Но живая она только для растений — для любых растений. Лейка та вроде как хранилась у корней одного огромного и крайне важного для эльфа дерева.
— Я слышал только об одном таком дереве. Великое Древо эльфов.
— Верно. Оно же Агррусириударис Светлолистый, священное Великое Древо, росшего на одном из островов прекрасной реки Хинна, что протекает в самом сердце заповедного эльфийского леса. Древний дуб, щедро поливаемый той самой лейкой — по легенде. Древо было срублено крайне хитрыми злодеями. А оставшийся пень переродился в темную тварь — в исполинского пожирателя Агрруса Тлетворного. По другому и быть не могло — дерево считай являлось могущественным духом и энергии у него было хоть отбавляй.
— Я знаю эту историю. В тот день во множестве эльфийских селений случилась страшная разруха — тот пень темный и постарался. Его едва прибили.
— Да. А под шумок было украдено немало эльфийских святынь, что с тех пор пропали бесследно.
— Знаешь, кто это сделал?
— Ага. Знаю. Но не о них речь. Понимаешь… лейка была для тех… злодеев… заманчивым, но побочным призом. Не ради нее проникали в тот лес, не ради нее устраивали дикий переполох. Но про лейку не забыли — а она, кстати, называется мило и просто — Эльр’ава — но нашли лишь богатейший закуток уставленный кучей деревянных ларцов с сокровищами. А лейки не было. Ага… но кое-что все же те злодеи сумели увидеть в тот громкий и страшный день.
— И что?
— Уходящих прочь стремительным шагом двоих. Девушку, которую толком не разглядели. И рослого воина в белых доспехах. Эта парочка мгновенно скрылась в лесном сумраке и… пропала.
— Обалдеть! — прошептал подкравшийся вплотную Храбр, услышавший каждое слово.
— Ты же понимаешь — глянул я на нашего алхимика.
