Ловили мы и других зверей. А иногда звери ловили нас. В Стромовке, например, водилась рысь, и нам частенько приходилось от нее прятаться. А из Смихова и Коширжей к нам зимой наведывались волки. Ну, и рыбу мы, конечно, ловили. В заводях Влтавы на Кларове попадались окуни килограммов на пять, а на Староместской площади каждой весной брали лососей, да столько, что еле уносили. Или раки! Лучшими раками славилась Нерудова улица на Малой Стране. Ну и раки там были — одно удовольствие!
Одежду мы добывали на площади Масарика: там строили свои домики бобры, а у них самый теплый мех. А за мясом мы забирались на самый Смихов, к костелу, там в болотах бродили стада зубров. Но на такую охоту никто не решался один. Где там! И вообще, никто не шатался без дела по Праге, как сейчас. Мужчины отправлялись на охоту все вместе, а дома оставались лишь старики, дети и женщины.
Однажды мы узнали, что на Ольшанском кладбище пасется стадо лосей. Нас отправилось на охоту девятнадцать. А знаете, сколько времени мы добирались из Дейвиц до Страшниц? Целых три дня. И то еще спешили. По дороге, из-за нынешнего театра на Виноградах, выскочил дикий кабан и разодрал мне левое бедро. Ну и охота выдалась! О ней рассказывали еще наши правнуки!
Отправиться дальше за Смихов и дойти до Хухле или перебраться на другой берег Влтавы за Вышеград никто не отваживался. Ни за что на свете! Там среди скал жили совсем) дикие люди, они ели сырое мясо. Мы, конечно, были цивилизованные и сырым ели мясо, только когда были голодны. А сытые мы его вообще не ели. Почему я говорю все время о мясе? Иногда его было много, и мы не знали, что с ним делать. Вялили его, жарили и коптили. А иной раз мяса не оставалось ни кусочка, и тогда мы голодали: в общем, как когда, и все-таки ужасно надоедает все время есть одно мясо и лишь изредка какие-нибудь корешки. Потому-то я так люблю сейчас все мучное: пирожки, ватрушки, рогалики; по-моему, это самое лучшее, что придумали люди с тех пор.
Теперь настала очередь Соучека задать вопрос:
— А что вы делали, когда не охотились?
Дед минуту раздумывал.
— Ей-богу, ребятки, не так-то легко сказать, что мы делали, если мы ничего не делали. Обычно мы спали. А если не спали, то вели разговоры, перемывали косточки знакомым, которых не было при разговоре (этим занимались в основном наши женщины). Или жаловались на плохие времена (в этих разговорах участвовали все). Занимались и политикой (преимущественно мужчины), поругивали вождя племени и тяжелые налоги, сетовали, что слишком много отдаем ему кож, оленьих рогов, красивых кабаньих клыков и медвежьих когтей для ожерелий. Говорили, что наш вождь — рохля, и что нам нужен другой, более энергичный человек. И для этого необходимо что-то предпринять. Но, конечно, все оставалось без изменений; как говорили наши старики, если прежний вождь плох, то новый обычно еще хуже.
Франтик Иру, сидевший до сих пор тихонько, как мышь, теперь вдруг выскочил с вопросом:
— А школы, дедушка? Школы у вас были?
— А как же (Франтишек был разочарован.) Конечно, были. Едва парнишка подрастал, его заставляли вызубрить наизусть все молитвы нашему богу. А бог наш был высотой добрых пять метров: почерневший от времени дуб. А верхушка у него была — не знаю, сам ли он так вырос или кто в давние времена так его подстриг — похожа на голову медведя. Вызубрив молитвы, мальчуган учился обращению с оружием. Главным образом кидаться камнями. И до тех пор, пока он не умел закинуть сухую еловую шишку метров так на сто, его не переводили в следующий класс, где он получал в руки уже каменное копье.
Еще обучали у нас истории. Ребятам рассказывали обо всех знаменитых охотничьих вылазках, битвах, о прославленных вождях. Проходили в нашей школе и естествознание: что можно есть, а что нельзя; занимались арифметикой: считали на пальцах до пяти. И, наконец, учили обдирать и выделывать шкуры. Шить из этих шкур одежду обучали наших девочек. Они еще учились готовить, плести корзины, рогожки и вообще всякие предметы домашнего обихода. Да, люди всегда должны были учиться, во все времена. А иначе они остались бы такими дикими, как жители скал на Барандове и в окрестностях Подольской живодерни, которые питались сырым мясом.