Вообразить блеющую овечку в роли хозяйки дома с богатыми традициями было просто невозможно.
— Черт с ними! — в сердцах бросил граф. — Женюсь на вдове.
Однако как ни старался, так и не припомнил среди многочисленных знакомых ни одной молодой красивой вдовы, которая стала бы ему подходящей женой.
Граф придержал лошадей у подъезда, украшенного мраморными колоннами. Двор уже погружался в сумерки. Стекла окон верхних этажей поблескивали в лучах заходящего солнца. На ветру колыхался флаг с гербом Дроксфордов. На фоне безоблачного неба он был отчетливо виден.
Взбежав по широким каменным ступеням, граф задержался на верхнем марше. Он оглянулся и долго смотрел на озеро. По серебристой глади медленно скользили грациозные черные лебеди. Лебединое озеро поместья Дроксфордов было гордостью графства.
В саду цвела белая, темно- и бледно-лиловая сирень. К вечеру ее аромат становился острее. Миндаль, посаженный матерью у края озера, цвел розовыми цветами. Лепестки падали на воду и качались, как маленькие лодочки, на легкой зыби, слегка ласкающей склоненные к воде желтые ирисы.
Во всем чувствовалось умиротворение и покой. Воспоминания об ушедших в мир иной теснили грудь.
Граф вошел в парадный холл. Альковы украшали мраморные статуи. Высокий потолок расписан итальянским художником, специально приглашенным для этого из Флоренции. По коридору, вдоль которого стояли лакеи в роскошных ливреях, граф направился в библиотеку. Она располагалась на другом конце здания и выходила окнами в сад, разбитый в строгом соответствии с планировкой поместья.
Дворецкий распахнул перед ним дверь и, когда граф вошел в комнату, спросил:
— Что угодно, милорд?
— Рюмку коньяку.
Мастерс, служивший в семье графа более сорока лет, сделал знак лакею.
Граф прошелся по комнате. Все стены библиотеки, от пола до потолка, закрывали книжные шкафы, в которых хранились старинные книги и редкие фолианты. Над камином висел портрет деда. Художник Стиббс изобразил его верхом на охотничьей лошади.
— Скажите мне, Мастерс, — обратился граф к дворецкому, — что вам известно о сэре Джоне Ренделе, представляющем наш округ в парламенте?
— Боюсь, ничего хорошего, милорд.
Граф поднял брови.
— После смерти ее сиятельства сэр Джон совсем опустился. Говорят, милорд, он проиграл в карты все деньги, и его привезли домой в таком состоянии, что даже опасались за его жизнь.
— Жаль, — заметил граф. — Я помню его респектабельным джентльменом и прекрасным охотником.
— Он таким и был, милорд. Его покойная жена всегда говорила, что на сэра Джона во всем можно положиться.
— Он перестал выполнять свои обязанности в парламенте?
— Думаю, милорд, состояние здоровья сэра Джона таково, что он не способен заседать в палате общин.
— Благодарю вас, Мастерс. Именно это я и предполагал.
Граф дал понять, что разговор окончен, но Мастерс задержался.
— Раньше леди Рендел часто приезжала к нам, милорд. Она была очень приятной дамой, а вот сэр Джон всегда отличался тяжелым характером. О нем ходят разные слухи.
— Какие слухи? — резко спросил граф.
— Говорят, милорд, будто он совсем обезумел после смерти ее сиятельства. Леди оказывала на него благотворное влияние. Теперь он вымещает свое горе на дочери. Она единственный ребенок, милорд, и, как я слышал, такая же красавица, как и ее мать.
— Что вы имеете в виду, говоря «вымещает свое горе»? — спросил граф.
— Я только повторяю чужие слова, милорд. Люди, живущие по соседству в течение долгих лет, знают все друг о друге. Соседи утверждают, что, когда сэр Джон пьян, он бьет молодую леди. — Мастерс смущенно кашлянул. — Она совсем молоденькая, милорд. И если действительно похожа на мать, то должна быть изящной хрупкой особой. Конечно, ужасно, что с ней так обращаются, но что тут можно поделать? Со своими домочадцами джентльмен вправе поступать как ему заблагорассудится.
— Это точно, — согласился граф, но задумался, все ли его соседи ведут себя как им заблагорассудится. Он раньше никогда не интересовался тем, как ведут себя другие.
Герцог, по словам Карины, грозился избить свою старшую дочь и посадить ее на хлеб и воду, если она откажется выполнить его волю.
