Я однозначно хочу сказать о ликвидации военной организации НАТО. Какие направления можно считать приемлемыми и лучшими? Это наилучшее использование организации СБСЕ (Стран Европейского Содружества) и создание миротворческих сил всех стран для ликвидации конфликтных ситуаций. Расширение блока НАТО за счет восточноевропейских государств только усиливает напряжение и создает условия, при которых нам надо принимать какие-то адекватные меры.
Вот вы сейчас говорите — противников нет. Если нет противников, зачем иметь оружие? Однако все страны имеют оружие, и не просто имеют, а еще стремятся быстрыми темпами перевооружить свои армии, закупают или производят высокоточное оружие и снабжают этим оружием другие страны. Идет борьба за рынки сбыта оружия. Мы говорим, что угроза может исходить со стороны исламского фундаментализма, — и, в то же время, великие державы снабжают эти страны оружием. Как-то не соответствуют друг другу призыв и действия.
— С одной стороны, теория может быть замечательна, оборонительная доктрина сама по себе замечательна, но ведь в то же время на фоне этой доктрины был Афганистан и другие коллизии, которые соответствующим образом воспринимались демократической и в том числе западной общественностью.
— Это очень интересно! Но мы же с вами говорим сейчас во всеуслышание, громким голосом, что война долгие и долгие годы велась во Вьетнаме американцами. Не пять, не десять, а целых двадцать пять лет! Что война велась и в других регионах. Я бы сказал, что такие действия, кровавые, жестокие, как в Афганистане, так и во Вьетнаме, не очень приемлемы. Они абсолютно бесцельны. Но такая была политика, такие были взгляды у руководства…
— Я именно это и имел в виду: любая доктрина может реализоваться, а может — и нет.
— Совершенно верно.
— Ну, и как вашу доктрину использовали в СССР?
— Доктрина — это взгляды политического руководства, руководства стран на вопросы строительства вооруженных сил и на процессы ведения вооруженной борьбы. Так вот, взгляды политического руководства на данном отрезке времени изменились в определенной ситуации — и в Афганистан ввели войска. Кстати, на первом этапе ввели всего полторы дивизии. Вот, с точки зрения ввода войск в Чехословакию и в другие страны, введение полутора дивизий ничего не давало.
Будучи главкомом Объединенных вооруженных сил (к тому же в течение 25 лет являюсь и членом Совета обороны), участия в этом я не принимал. Ни маршал Соколов, первый зам. министра обороны, ни я как главком, ни маршал Огарков как начальник Генштаба Вооруженных сил участия в обсуждении не принимали. Нас поставили перед фактом: в такое-то время в Афганистан будут вводиться войска.
Военный человек в этом случае высказывает свое мнение, свои предложения, а когда объявляют решение, он послушно говорит: есть! — и начинает выполнять… Так же, вероятно, складывалась ситуация и во Вьетнаме. В продолжение этой темы я могу сказать и о Чечне. Чечня — это республика, входящая в состав Федерации. Вооруженные силы Чечни — это те же вооруженные силы России.
— Выходит, что там идет гражданская война?
— Война носила характер гражданской, а теперь она приобрела такой размах и такие формы ведения боевых действий, что скорее подходит под категорию террористических бандитских акций. Я это говорю потому, что я учился в Грозном в военном училище в 39–41 годах. Я хорошо знаю чеченцев, ингушей. Хорошо знаю этот район. И как человек, который был в руководстве Министерства обороны, я знаю, что люди, пришедшие в нашей стране к власти, сами создавали там вооруженные силы.
Видели они и парады, которые проходили в Грозном, видели и деятельность Дудаева — и так вот относились ко всему вроде бы безразлично. А когда развязались боевые действия — стали кусать себе локти. Но уже было поздно! И формы ведения войны приобрели губительный характер. Я, например, не беру на себя смелость назвать это войной. Это особый вид боевых действий, именуемый некоторыми новыми партизанскими, но я назвал бы их бандитскими.
— То есть, не предусмотренными никакими военными учебниками?
