Февраль 1985 г.
Возвращая себе слово, дописываю я этот текст спустя четверть века. Многое за эти годы переменилось в наших жизнях. Переменилась и страна, которую мы оставили когда-то… И уже не туда передают разными способами изданные за рубежами России запретные когда-то журналы и книги, магнитофонные записи Рубашкина, Алеши Дмитриевича — легендарного барда российской эмиграции, теперь американские книжные магазины закупают изданные там книги.
А Шемякин — выставляется в родном Ленинграде, вернувшем своё исконное название Санкт-Петербург, и даже был как-то принят в самом Кремле. Возвращался он во Францию на несколько лет, и всё же теперь, кажется, основательно и надолго обосновался в Штатах. В один из своих приездов в Нью-Йорк случилось мне навестить его в Клавераке, где теперь располагается имение художника. Территория имения заставлена скульптурами, созданными Шемякиным за эти годы, не уместившимися в нескольких строениях — мастерских.
Сказать, что работает Шемякин много — значит не сказать ничего… Его полемические тексты регулярно появляются в периодике, скульптуры устанавливаются в российских городах. Он читает лекции, не отказывается от многочасовых интервью и это при том, что день его наполнен работой не только плановой, но и вдруг возникающей по солидным заказам — от галерей, музеев и, так сказать, частных лиц, которые могут себе это позволить.
Возвращался я от него в Нью-Йорк, пытаясь занять в легковом автомобиле как можно меньше места, чтобы, не дай Бог, не повредить с трудом уместившийся в салоне недавно завершенный им холст, подаренный на прощание Шемякиным — он предупредил, что масло красок на нем совсем свежее.
2005 г.
Мои картины — мои дети…
Леонид Стиль
«Стиль в искусстве — исторически сложившаяся устойчивая общность образной системы, средств и приемов художественного выражения, обусловленная единством идейного содержания искусства».
Определение из словаря по эстетике
«Панорама», как и 10 лет назад, охотно, не просто согласилась, но и сама предложила рассказать о художнике.
Наверное, надо бы начать эти заметки с того, что я услышал от Леонида к концу нашей встречи… Мы сидели за обеденным столом, каким-то образом уместившимся между картинами, занимавшими почти все пространство совсем не тесной квартиры Стилей, и кухонькой, откуда Ляля, жена художника, не уставала подносить нам угощения. Ничего особенного — обычный набор: борщ (но какой!), селедочка (конечно, из «русского» магазина), ну и проч., и проч.
А Леонид тем временем называл имена, вспоминая: Шостакович, Утесов, ведущие актеры московских и ленинградских театров, симфонические оркестры почти в полном составе — это в Новосибирске… Там был собран цвет советской творческой интеллигенции: шла война, этих людей нужно было сберечь для будущего страны. Нелегкая эта задача была поручена адъютанту военного коменданта города, Леониду Стилю, чудом выжившему после тяжелейшей общей контузии под Харьковом: его, беспамятного, за руку тащили в яму, которой предстояло стать братской могилой погибших под бомбами наших солдат, когда обнаружили, что он — жив, его пульс бился! После многих месяцев в военных госпиталях он и оказался в Новосибирске на «нестроевой» службе.
Александр Вертинский, Петр Тодоровский, Булат Окуджава, Григорий Чухрай, Константин Паустовский, Давид Ойстрах, Николай Черкасов и Аркадий Райкин — это уже потом, после войны, в Киеве… Лёня рассказывал и рассказывал, а я открыв рот, забывая поднести к нему ложку, слушал и слушал…
Наверное, всё же, я при следующей нашей встрече попрошу его вернуться к этой теме, и тогда не забуду включить диктофон — на память здесь полагаться было бы трудно.
А на этот раз, пока лента крутилась, «запоминая» рассказанное Леонидом, я услышал от него и от Ляли — она время от времени включалась в разговор, когда ей казалось, что ее супруг упускает что-то существенное — всё, что составило текст этих заметок.
* * *
Конспективно наша беседа с художником, стоящим на пороге своего 90-летия (даю прописью — девяностолетия!), продолжающим работать, — да еще как! — выглядела таким образом:
