Через несколько минут заспанные теоретики, ежась и позевывая, вновь сошлись в гостиной.
Подождав, когда они рассядутся в креслах, Хэксли сказал ледяным голосом:
— Мне кажется, молодые люди, вы отнеслись к моему сообщению, мягко сказать, несколько легкомысленно.
— Но мы уже все обсудили, шеф, — демонстративно зевнув, нарочито беззаботным тоном сообщил Сойк.
— И что же?
— Мы пришли к выводу, что действительно подозревать в хищении документов можно в абсолютно равной степени каждого из нас, — пояснил Сойк с обескураживающей улыбкой.
— Сейчас не время для шуток, Сойк, — резко оборвал его Хэксли.
— Да, время действительно позднее, шеф, — все так же спокойно отозвался Сойк.
— Видимо, вы плохо представляете себе всю серьезность положения, — Хэксли явно нервничал. — Что же касается подозрений, то я не хуже вас знаю, кого следует подозревать. Но мне нужны не подозрения, а похищенные бумаги.
— Но, шеф, вы не дали мне договорить. А я как раз собирался сообщить о бумагах.
Хэксли, прищуриваясь, посмотрел на Сойка.
— И что же?
— Мы пришли к выводу, шеф, что эти бумаги никто из нас в глаза не видел.
— Ну вот что, — Хэксли стукнул кулаком по столу. — Я старался отнестись с уважением к вашему человеческому достоинству. Не зная, кто из вас виновен, я не хотел оскорблять подозрением остальных. Но я вижу — вы сговорились. Это что же, круговая порука?
— Как вам будет угодно, шеф, — вежливо заметил Ленгли.
— Хорошо, — медленно произнес Хэксли и обвел молодых ученых недобрым взглядом. — Хорошо же. Тогда я вам скажу все, что думаю.
Он на секунду умолк, а потом заговорил, отчеканивая каждое слово:
— Я вправе подозревать любого из вас. Любого. В сравнении с Девидсом все вы — простые ремесленники. Вы все завидовали ему. Да, вы неплохо считаете, но стоило поставить перед вами действительно сложную задачу, как вы не смогли даже с места сдвинуться. Разумеется, я сам виноват: я просто в вас ошибся. Ну что можно ожидать, например, от вас, Сигрен, нетрудно понять, когда видишь, с какой тоской вы смотрите на свои уравнения. Или от вас, Ленгли? Ведь у вас на уме только женщины. Я уже не говорю о вас, Сойк. Вы, конечно, человек не глупый, но, к сожалению, рождены не для теоретической физики… Грехем? Еще в детстве бабушка не раз предупреждала меня, чтобы я остерегался рыжих.
— Шеф! — возмутился Ленгли. — Вы переходите границы.
— Оставь, — равнодушно сказал Грехем.
— Границы? — насмешливо переспросил Хэксли. О каких еще границах вы можете говорить? Один из вас — преступник.
— Но вы оскорбляете нас всех.
— Перед остальными я впоследствии извинюсь, — бесстрастно заметил Хэксли, — а пока советую меня не перебивать. Так вот. Мне бы и а голову не пришло вас подозревать, если бы вы сами были хоть на что-нибудь способны.
— Хорошо, пусть мы бездарны, — заметил Сойк, — Но от бездарности до преступления…
— Не так уж далеко, — перебил Хэксли. — Как говорится, всего один шаг. И кто-то из вас его сделал. Я бы очень хотел, чтобы это было не так, но факты… Одним словом, я передумал. Я не хочу ждать до понедельника. Бумаги должны быть возвращены сегодня утром.
Хэксли помолчал.
— Пожалуй, я даже соглашусь, чтобы тот, кто взял бумаги, просто положил их на стол в этой комнате. Для меня, в конце концов, не имеет значения, кто именно их взял. Я хочу получить бумаги. И все. Но если утром их не будет, я сообщу в полицию.
И, круто повернувшись, он направился к себе в кабинет.
— Напрасно вы нас пугаете, — бросил ему вдогонку Ленгли.
Но Хэксли даже не оглянулся.
В воскресенье в восемь утра Хэксли, который тоже коротал эту ночь в своем кабинете, разбудил Грехема.
— Ну как? Что вы надумали?
— Вы меня имеете в виду? — переспросил теоретик, поеживаясь и методично массируя руку, затекшую от лежания на жестком диване.
— Всех.
— На этот счет мне ничего не известно, — пожал плечами Грехем, — лично я, как вы сами видели, спал.
— Но на столе в гостиной бумаг нет.
— Нет? Тем лучше, — загадочно сказал Грехем. — Значит, вам известно об этом больше, чем мне.
— Взгляните сами, — предложил Хэксли.
— Зачем? Разве от этого они могут появиться?
