Обстановка в этом зале мне напомнила о регистратуре. То ли в поликлинике, то ли в гостинице. Я собрался было войти туда, как передо мной возник дядечка неопределенного возраста с окладистой бородой, одетый во что-то, напоминающее рясу, и сурово произнес:
— Не суетись. Сначала идентификация. Встань сюда.
И он указал на темный кружок, нарисованный на полу.
Я завис над указанным местом. Снова мелькнул красный луч. А старичок сердито заметил:
— Ну и почему опаздываем?
Я слегка оторопел, и выразил свое удивление весьма резко:
— Дед, ты уж выбери что-нибудь одно: или я тороплюсь, или я опоздал. А то как-то несуразно получилось.
Вахтер, или кто он тут был, глянул на меня иронично и ответил:
— Ты вошел сюда уже давно, где ты так долго шлялся?
— Шел по коридору. Он такой длинный.
— Ты не шел, елы-палы. Ты полз, — сердито заявил он, вынимая из какого-то шкафчика и вручая мне что-то вроде пластиковой папочки с документами. — Что там смотреть, где там ходить? Одни двери разглядывал? Так за ними нет ничего. Для тебя. Надо было сразу сюда. А теперь ты всю очередь сломал. Вот он
2007040919590110- й! — произнес он, обращаясь уже к светлым личностям, сидящим за конторкой. Чей он?
— Ну слава Богу, нашелся, — произнесла одна из них и добавила, обращаясь уже ко мне, — Пройдите сюда.
Я проскользнул к ее конторке, миновав какого-то полноватого субъекта в очках и сухонького лысоватого мужичка лет шестидесяти.
— А почему, собственно, вне очереди?! — возмутился толстячок. — Я пришел раньше, он где-то шлялся, как правильно заметил товарищ, — кивнул он головой на швейцара в хламиде. — А теперь его вне очереди. Что, и на этом свете, как и на том, тоже везде блат и кумовство? Я жаловаться буду!
Я притормозился. И тут я в первый раз увидел судьбу. Сроду не замечал за собой такого дара, а вот вдруг словно глаза открылись. Я увидел судьбу этого неудачника. Человека, которому всю жизнь не везло. У него была плохая тусклая и неинтересная жизнь, скучная работа и заурядная карьера, некрасивая жена, невоспитанные, необученные, необязательные и, самое главное, нежеланные дети. Он часто и несправедливо завидовал многим, делая людям мелкие подлости и пакости. И характер у него был поганый: мелочный и склочный. И умер он нелепо: подавившись маслиной во время еды.
Вступать в дискуссию с таким субъектом не хотелось. Тем более, что вместо меня ответил лысоватый мужичок.
— А кому?
— Что кому? — взвизгнул очкарик.
— Кому ты тут жаловаться собираешься? — поинтересовался лысый.
— Начальству ихнему!
Но тут и до толстячка дошло, что в этой конторе начальство как таковое отсутствует. Вернее, до него уж очень высоко.
— Найду кому, — решительно заявил он, считая, что победитель в споре тот, за кем осталось последнее слово.
Существо за стойкой без тени раздражения заявило толстяку:
— Он умер раньше вас, поэтому он вперед. Давайте документы!
Это уже относилось ко мне.
Я улыбнулся существу и, замявшись, сказал, что в общем-то не претендую на то, чтобы меня обслуживали вне очереди. Тем более, что впереди у меня вечность, как нам обещали святые отцы.
— Ну это кому как повезет, — не согласилось со мной существо.
Я никак не мог определить его пол. Фигура у него была какая-то неопределенная, а лицо источало ровный неяркий свет, словно лампа дневного света, и этот свет скрывал черты лица. Голос напоминал то ли мужской тенор, то ли женское контральто.
— Кому-то долго ждать приходится своего часа, а кого сразу по второму кругу заворачивают. И передохнуть не дают. Это уж, как суд решит. Давайте документы, — повторило оно равнодушным голосом, не обращая внимания на толстяка, стоявшего рядом.
— Какой суд? — испуганно спросил очкарик.
— Народный, — съязвил стоявший сзади лысый.
— Божий, — вздохнуло существо.
Взяв своими светящимися руками мою пластиковую папочку, чем-то напоминающую современные канцелярские файлы для бумаг, оно положило ее на стеклянный квадрат на своем столе.
