Для детей Карл был кем-то вроде ветхозаветного Бога, создателем всего мира вокруг — в сущности так оно и было — и всего лучшего в этом мире. В глазах его сыновей, весь мир, а не только сталелитейная промышленность, был создан Карлом Витгенштейном. Так он сумел себя поставить в своем доме. Карлу даже не приходило в голову, что дети могут стать не такими, как он сам, что у них могут быть их собственные склонности и таланты. Они должны были учиться с тем расчетом, чтобы, повзрослев, продолжать его дело. Музыка — это великолепно, без музыки невозможно жить и радоваться жизни, но делать из этого карьеру — как такое может вообще прийти в голову! В этом весь человек XIX века. В XX столетии успешный концертирующий музыкант непременно становился богатым. Можно сказать, что блистательная карьера таких, например, выдающихся музыкантов, как Артуро Тосканини, Отто Клемперер, Яша Хейфиц, Иегуди Менухин, Феруччо Бузони, Глен Гульд, — это характерная для XX века музыкальная карьера. В XIX-м мы можем назвать трех великих дирижеров — Гектора Берлиоза, Рихарда Вагнера и Ханса фон Бюлова (из которых только последний не был великим композитором и, в сущности, заложил основу исполнительского искусства как самостоятельной профессии и карьеры) — и трех великих пианистов — Ференца Листа, Николая Рубинштейна и Клару Вик.
Все биографы Людвига Витгенштейна утверждают, что его старший брат Ганс был музыкальный гений. В 9 лет он публично дебютировал игрой на скрипке в церкви Святого Петра. Он играл также на фортепиано и на органе. Удивительно, что детским прозвищем Ганса было «Эдип» (за много лет до опубликования Фрейдом своей работы «Толкование сновидений» (1899), где впервые была вкратце изложена теория Эдипова комплекса [Фрейд 1994а]. Конечно, мы не располагаем здесь никакими достоверными фактами (если вообще можно говорить о достоверности применительно к фактам (ср. [Витгенштейн 1994с; Руднев 1997b]), но вполне можно себе представить, что Ганс ненавидел отца с его идеологией музыкального дилетантизма и продолжения семейного дела и тяготел к Польди, для которой музыка и все, что с нею было связано, составляло основу жизни.
Мы уже рассказывали в первом разделе этой главы о трагедии, которая привела к самоубийству Ганса в 1902 году. Мать не смогла уберечь своего первенца от смерти. Леопольдина Кальмус так же боялась своего мужа, как ее дети боялись своего отца. Это была одна из первых — если не первая — «эдипова семья» XX века. Но не следует все неудачи детей сваливать на родителей. Гермина Витгенштейн, например, считала, что, даже если бы Ганса оставили в покое, он все равно не был бы счастлив — слишком нервным он был, что, как она считала, сказывалось и в манере его музицирования. Гермина говорила также, что у ее братьев не было воли к жизни — Lebenskraft, Lebenswille, Lebensgefühl — как она по-разному называла это свойство, присущее безусловно ей самой [Germina Wittgenstein 1981].
Через год после самоубийства Ганса второй брат Рудольф (Руди) отравился в Берлине. Этот эпизод был отражен в одной из берлинских газет, где говорилось, что Рудольф зашел в паб, заказал выпить себе и таперу, попросил его сыграть свою любимую песню «Я пропал» и под звуки мелодии принял цианистый калий [Monk 1990: 12].
Этот мальчик был настолько болезненным, что, когда ему было семь лет и его повели в школу, то на собеседовании он был напуган всем происходящим, и учитель сказал, что мальчика надо показать психиатру. Руди запомнился его оставшимся в живых родственникам как юноша, имевший склонность к литературе и талант критика. Относительно его смерти существует несколько версий. По одной из них он был гомосексуалистом и страдал из-за этого (в одной из предсмертных записок он написал, что кончает собой из-за того, что умер его друг), согласно второй — у него была венерическая болезнь [McGuinnnes 1988: 28]. Скорее же всего, у такого болезненного, не приспособленного к жизни юноши просто не хватило душевных сил для самостоятельной жизни вдали от дома.
Третий сын Карла, Курт Витгенштейн, как считалось в семье, был не самым одаренным. Может быть поэтому он и выбрал карьеру военного, что, впрочем, тоже не уберегло его от самоубийства. О Курте известно, что он, приходя домой из оперы, любил наигрывать на одном из «девяти роялей» запомнившиеся ему арии и дуэты.
