Власенко вглядывался в сгущавшиеся за окном ранние декабрьские сумерки, в дождь, барабанивший в стекла. С грустью заметил я, что у него появилась ранняя седина на висках, хотя Анатолий, считай, года на два младше меня. Мы редко виделись с тех пор, как он уехал из Киева в Москву, тем более что вскоре он вообще бросил выступать даже на чемпионатах столицы. Из виду, правда, друг друга не теряли, а если выпадала удача встретиться на далеких меридианах, как вот нынче, - радовались искренне и проводили вместе максимум возможного времени. Власенко по-прежнему любил хлебосольство, был насмешливо улыбчивым, едким шутником, с ним не заскучаешь. Не скрою, ребята поговаривали, что он часто заглядывал в рюмку. Я не слишком-то доверял подобным разговорам - Власу завидовали: как-никак жизнь за границей, это тебе не прозябание на службе в каком-нибудь НИИ или конторе. Ведь рассуждали как: ну, неплохой пловец, даже приглашали в сборную, но каких-либо заметных успехов за ним не числилось, и вдруг - такая блестящая дипломатическая карьера...
- Ты лучше мне объясни, чего ему не хватало? - прервал лицезрение зимнего унылого дождя, резко повернувшись, спросил Власенко. - Ты ведь его должен хорошо знать!
- Близко мы не сходились - разница в возрасте мешала. Но встречался с Виктором довольно часто, это правда.
- Ну что могло толкнуть его на этот шаг? Жадность? Возможность отхватить сразу десять тысяч долларов? Так ведь он, как я разумею, человек не бедный, от зарплаты до зарплаты рубли не считает.
- Не считает. Плохо было бы, ежели б такие спортсмены только и думали о рублях... - Я все еще ощущал внутреннюю несобранность, даже растерянность; ненавидя такое состояние, только больше волновался и не находил разумных слов, чтоб попытаться объяснить Власенко, а скорее самому себе, что же стряслось с Виктором Добротвором. Если же честно, то до той минуты в аэропорту "Мирабель" не слышал о лекарстве под названием эфедрин, числившегося здесь, в Канаде, опасным наркотическим средством, а у нас продававшимся в любой аптеке, кажется, даже вообще без рецепта.
- Вот-вот, - сказал Власенко, и в голосе его мне почудилось злорадство - злорадство обывателя, узревшего вдруг, что всеобщий кумир на поверку оказался самым обычным мелким и дешевым хапугой. - Ты брось, словно прочитав мои мысли, рубанул он, - меня причислять к злопыхателям, что пишут письма в редакции и вопрошают, что это за привилегия разным там чемпионам и рекордсменам. Я, мол, гегемон, у станка вкалываю, а в очереди на квартиру годами торчу, а тут сопливому мальчишке, научившемуся крутить сальто-мортале лучше других, - слава, деньги, ордена и, естественно, квартиры...
- Ладно, ты меня тоже в этот разряд не тащи, - без злости огрызнулся я, услышав слова и поняв тон Анатолия: от сердца отлегло - не испортился парень.
- Еще чего! - Власенко явно лез на рожон. Он вызывал меня на ответную реакцию, ему нужно было - кровь из носу! - раскачать меня, выудить внутреннюю информацию, потаенные мысли, чтоб установить логическую связь между моими знаниями о Добротворе и тем, что приключилось в аэропорту "Мирабель"). Но я не был готов к взрыву - вулкан еще лишь клокотал где-то глубоко-глубоко, ничем не выдавая своей дьявольской работы. Но я был бы подлецом, если б не помог Анатолию - да и себе! - разобраться в фактах, какими бы трудными они не были.
- Не припоминаю за Добротвором ничего такого, что могло логически привести к подобному поступку, - начал я осторожно, словно нащупывая в полной темноте тропку. - Ничего...
- Иногда достаточно самого крошечного толчка, чтоб рухнул колосс. Власенко был нетерпелив, и это задело меня за живое.
- Ярлыки вешать - не мастер, извини. Не исключаю, что твоя профессия научила не доверять людям, а у меня другие взгляды на жизнь.
- Не вламывайся в амбицию, старина. - Власенко выщелкнул сигарету из красной коробочки "Мальборо". Но не закурил, а примирительно произнес: - Я привык верить фактам, этому меня учили... учат и теперь.
- Тогда давай обговорим ситуацию спокойно. Итак, Виктор Добротвор, 29 лет, спортом занимается лет 15-16, то есть, считай, большую часть сознательной жизни. Родители живы, не разводились, но практически воспитывала Виктора тетка - писательница, старая большевичка, отсидевшая срок при Сталине. Я ее знал преотлично - жили-то на одной лестничной клетке. Там, у нее, и познакомился с Виктором. Много лет назад. Она имела безраздельное влияние на Добротвора, а родителям, кажется, это мало докучало.
