Босфор и Дарданеллы - страница 35

Париж и Лондон показали русской дипломатии, «что дорога к мирному разрешению вопроса о Проливах идет из Петербурга не через Берлин и Вену, а через Лондон и Париж, и показали это в самой решительной форме, не оставлявшей место для каких-либо сомнений и колебаний»[231].

О том, что Грей не собирался помогать Извольскому, свидетельствовало следующее замечание Никольсона: «Его (Извольского. — Авт.) обращение к вопросу о Проливах было так невразумительно с самого начала — сквозь туман неточностей (тайная сделка с Эренталем в Бухлау. — Авт.). К сожалению для него, его первые шаги в этой темноте и по скользкой дорожке столкнули его лицом к лицу с врагом, который представлял свои собственные цели с предельной ясностью»[232].

Насколько незначительной была для английского правительства просьба России, видно из письма Грея Лоутеру: «Со стратегической точки зрения нет никаких преимуществ для захода наших судов в Черное море в военное время. Это уже сложившийся принцип нашей морской стратегии, что ни в коем случае военные корабли не должны входить в Черное море, пока Турция не является нашим союзником. Условия взаимности поэтому не более чем витрина в магазине»[233].

Британия решила отсрочить вопрос о Черноморских проливах на неопределенное время. «Весьма возможно, он никогда не будет поднят, — писал Зиновьев в своем донесении в МИД. — Англия не согласится ни на одно предложение, прежде чем таковое не будет предварительно принято Турцией»[234].

Извольский, зная коварство британской дипломатии, мог предположить такой исход дела. Еще перед отъездом из Парижа в Лондон Извольский, не зная о новых условиях, которые будут там выдвинуты, имел продолжительную беседу с турецким послом во Франции, в ходе которой предложил заключить союзный договор между обеими сторонами, включавший предоставление русским военным кораблям права свободного прохода через Проливы.

Пока Извольский совершал поездку по Европе, Чарыков и Столыпин подготовили свой проект русско-турецкого соглашения, предусматривавший поддержку русским правительством на будущей международной конференции позиции Турции в вопросе об аннексии Боснии и Герцеговины и одновременно согласие Турции на изменение режима Проливов[235].

23 сентября (6 октября) Чарыков представил на доклад царю проект договора с Турцией, состоявший из четырех пунктов[236]. Он предлагал, чтобы обе державы на грядущей конференции по пересмотру Берлинского трактата выступили совместно в защиту обоюдных интересов. Петербург готов был поддержать целый ряд пожеланий Османской империи, включая отмену капитуляций и остатков причитавшейся России контрибуции. Турецкое правительство со своей стороны должно было взять обязательство: не возражать против превращения Болгарии в независимое королевство; в случае согласия держав не отвергать открытия Проливов для военных судов России и других черноморских стран при соблюдении абсолютной безопасности турецкой территории и сооружений по соседству с Проливами. Николай II одобрил замысел Чарыкова.

26 сентября (9 октября) турецкое правительство решило не выступать против предложения России и просило Петербург добыть поддержку этого соглашения со стороны Англии и Франции на конференции. «Против нашей формулы о проливах Турция не возражает», — докладывал Чарыков Столыпину[237]. На самом деле Порта также не хотела поддерживать русское предложение, особенно в отношении Проливов, поэтому сразу сообщила о нем Англии и Германии, рассчитывая на их содействие. Посол в Стамбуле И. А. Зиновьев верно оценивал ситуацию, когда писал: «Настоящее турецкое правительство не особенно расположено к разрешению вопроса о Проливах в желательном для России смысле»[238].

В Берлине внимательно следили за развитием событий. 19 октября (1 ноября) германский посол в Петербурге А. Пурталес посетил Извольского, и они обсуждали предстоящую конференцию. Посол объяснил Извольскому мотивы германской политики, припомнив Русско-японскую войну, когда Германия, по его словам, одна из всех европейских государств, подвергая себя опасности осложнений с Японией, поддержала Россию.