Итак, в Пэйтон Плэйс живет со своей дочкой, ученицей выпускного класса Констанция Маккензи, вдова, содержащая магазин женской одежды. Дочь ее Алисон — девушка блестящая, с большими литературными способностями, мечтающая, естественно, стать писательницей. Лучшая ее подруга Селина — из бедной семьи, ее мать ходит к Маккензи убирать дом, а отчим — Лукас Кросс, пьяница-дворник, работающий в той же школе. Важен также одноклассник Норман Пэйдж, юноша очень зажатый, уединяющийся, целые дни проводящий в городской библиотеке. Алисон старается его как-то оживить, вывести из ступора, даже целуется с ним и вообще предлагает как бы курс взаимного сексуального обучения: «Девочки и мальчики должны помогать друг другу»; всё это в чрезвычайно корректных формах. Норман говорит, что от девочек его всячески отваживает мать, внушающая ему, что никто не будет любить его, как она. В доме у него тяжелая психологическая атмосфера, поэтому он и сидит в библиотеке.
Затем начинаются всяческие разоблачения. Алисон узнает от матери, что она незаконнорожденная, что ее отец был женатым человек, она — плод любви, а не канонического брака. При всей ее смелости она поражена и травмирована. Тем временем происходит трагедия у Селины: ее изнасиловал отчим Лукас, она забеременела. При очередной попытке с его стороны Селина, убегая в лес, падает, у нее выкидыш. Она признается доктору в происшедшем, он покрывает ее, сделав вид, что была операция аппендицита, но заставляет Лукаса подписаться под признанием в изнасиловании: он обещает спрятать документ в сейф при условии, что Лукас немедленно уберется из города. Мать Селины, узнав обо всем, кончает с собой.
Начинается война с Японией. Алисон, поссорившись с матерью, не могущая простить ей нанесенной травмы, уезжает в Нью-Йорк. Юноши призваны в армию. Неожиданно возвращается Лукас, обретший самоуверенность в качестве военного моряка, и снова пристает к Селине. Она его убивает кочергой. Суд. Приезжает на процесс подруги Алисон из Нью-Йорка. Чтобы спасти Селину, доктор показывает старый документ. Оправдательный приговор. Тут же случившийся в отпуску Норман — вся грудь в орденских ленточках, — преодолевший в армии свои былые комплексы, полноправным участником дружеской пирушки входит в дом помирившихся матери и дочери Маккензи. Мать, кстати, тоже справилась с ситуаций изгойства и открыто общается с прогрессивно мыслящим директором школы, с приезда которого в город начинается фильм. Он настолько прогрессивен, что думает даже ввести в школе курс сексуального образования.
История, как видим, не очень и сложная. Что поразило и шокировало американцев — это инцест: Лукас какой-никакой, а всё же номинальный отец Селины, даром что между ними нет кровного родства и кровосмешением происходящее не назовешь. Американцы даже сейчас были шокированы случаем Вуди Аллена, которого обличили в связи со своей «дочкой» — сиротой-приемышем его сожительницы (не жены) Миа Ферроу. Хотя он на этой вполне зрелой девице женился, пятно кровосмесителя до сих пор на нем. Но что еще важно в книге и фильме «Пэйтон Плэйс» и что, кажется, не пожелали понять критики (не говоря уже о читателях и зрителях) — что там есть вторая, скрытая инцестуозная тема: Норман Пэйдж и его мать. Всё в поведении Нормана говорит о его сексуальной травмированности. И эта тема, открыто не выговоренная, тем не менее тяготеет над фильмом, углубляя его мрачный колорит, несмотря на приятные краски местного пейзажа и тогдашних одежд.
Вот в этом сочетании и заключается шок «Пэйтон Плэйс». Грэйс Металэс действительно срывает одежды с обывателей, и тогда оказывается, что все мы голые под своим платьем и все переживаем чувства, свойственные голому человеку. Это игра на контрасте, причем очень резком. В воображении всплывает фигура развратника, одевающего вполне зрелую партнершу в школьную форму.
«И всюду страсти роковые, / И от судеб защиты нет», как сказал поэт. Эта истина дошла и до обывателей Пэйтон Плэйс, которые и есть Америка на всем ее пространстве. Конечно, практика у людей всегда и везде одинакова, но язык культуры часто с ней резко расходится. Вот это и есть конформизм старой (отнюдь не до конца изжитой) Америки. Из той же истории кино: революционным было появление в каком-то фильме слова «аборт» в начале шестидесятых годов. Но а потом пошло-поехало. Сейчас нет ни одного фильма, рассчитывающего на коммерческий успех, в котором не присутствует сцена совокупления, данная со всеми ухватками голливудской акробатики. Вообще секс, как известно, главная тема современной культуры. А было ведь время, когда и в Америке, в представлениях той же Констанции Маккензи, секса не было — как в представлении той советской женщины, которая поразила американскую телеаудиторию таким заявлением.
