В драме наличествует и ещё один обличитель Монарха, который появляется в семнадцатой сцене, названной «Площадь перед собором в Москве». Здесь говорят, судят о событиях, передают слухи, обсуждают последние новости простолюдины, не имеющие сценических имен. Среди этой толпы находится и некий юродивый, весьма чтимый москвичами. Присутствие его нельзя назвать случайным; подобных людей всегда на Руси было немало. Многие из них были весьма почитаемы православными, так как человек, во имя Бога отринувший всё земное, подвергающий истязаниям грешную человеческую плоть, а потому и лишенный обычных человеческих слабостей, есть угодник Божий; он овладел величайшей христианской добродетелью — смирением. Ибо как было сказано Спасителем: «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное.
Среди многих подобных подвижников веры на Руси в вечной памяти остался московский юродивый Василий (1469–1557), которого нарекли «блаженным>И^ что означало «счастливый», память коего Церковь всегда чтила 2 августа. С его именем связано множество чудотворений и провидческих предсказаний и сам Иоанн Грозный трепетал перед Василием. Когда тот преставился 2 августа, то Царь с боярами нёсли его одр, а Митрополит Московский и всея Руси Макарий совершал погребение на кладбище Троицкой церкви, «что во рву», там, где и возник Покровский собор. В 1588 году Царь Фёдор Иоаннович приказал устроить в Покровском соборе придел во имя Василия Блаженного и соорудить для его мощей серебряную раку. С тех пор самый замечательный храм-памятник русской архитектуры носит имя Василия Блаженного и является бесспорной доминантой, украшающей Красную площадь в Москве.
Юродивых было немало и во времена Царя Бориса. С одним из них, по имени Николка, и встретился Самодержец, когда оказался на площади, «перед собором». Вполне возможно, то был именно собор Василия Блаженного, который в то время блистал во всей своей неповторимой красоте. Под сенью этого благолепия Бориса Годунова и настигла нежданно-негаданная кара. Пиколка пожаловался Царю, что его дети обижают, отняли у юродивого копейку. Повелитель тут же распорядился «подать ему милостыню », а потом поинтересовался: «О чём он плачет? » Ответ поверг всех собравшихся в трепет: «Вели их зарезать, как зарезал ты маленького Царевича». Свита тут вознегодовала, хотела выгнать и наказать «дурака». Миропомазанник повел себя иначе. Распорядился оставить в покое юродивого, а на прощание изрёк: «Молись за меня, бедный Николка».
Сцена чрезвычайно важная для понимания того, что положение Бориса становилось час от часу всё более шатким. Слово юродивого — более значимо, чем мнение лицемера Шуйского или тихого смиренного черноризца Пимена, звучавшее в боярской палате или монастырской келье. Устами юродивых, как то точно знали на Руси, глаголет Истина; так Господь нередко говорит с «людьми христианскими ». Потому возглас маленького и внешне несчастного человечка сподобился грому небесному. Теперь появилось и третье мнение — третье, самое весомое обличение, напрямую связывающее Царя Бориса с убийством несчастного Димитрия. Это уже был глас народа, где подобное суждение имело широкое распространение.
В пушкинском произведении Годунова постоянно гнетёт воспоминание о погибшем младенце, что невольно вызывает предположение, что именно он каким-то образом повинен в гибели Царевича. А как же иначе объяснить, почему Провидение обрушило на Бориса Годунова и на его семейство жесточайшие муки, которые иначе как наказанием или возмездием и объяснить невозможно. Пушкин же прекрасно знал историю конца Династии Годуновых и кратко описал это в своей драме. Но чего он не знал, а что узнали почти через сто лет его потомки-соплеменники, так это то, что бывают в истории примеры гибели благочестивых, морально совершенных коронованных особ. Речь идёт о Последнем Царе Николае П и Царице Александре. В этой связи уже возникает просто библейская проблема не личного греха и воздаяния, как в случае с Борисом Годуновым, а о наказании целого народа за богоотступничество. Но это уже другая тема...
