Не находя реальных поводов для преследования ребенка, Мели начала их придумывать.
Когда мальчик возвращался из школы, она немедленно нагружала его поручениями в таком количестве, что и взрослому-то не всегда под силу справиться:
— Поль, отнеси этот пакет с бельем; Поль, принеси с улицы ведро воды… сходи в погреб за углем… сбегай в булочную… к мяснику… за вином… почисти мою обувь… вымой посуду…
Бедняжка работал не покладая рук. Он бегал вверх и вниз по лестнице со скоростью, на которую были способны его маленькие ножки, но ведьма-мачеха все была недовольна.
— Что ты тащишься, как кляча… лодырь… Поворачивайся, — только и слышалось в доме. — Вот пожалуюсь Дени… Мертвяк…
Это слово — «мертвяк» — пуще всего ранило мальчика. В устах Мели, которая его то и дело повторяла, оно звучало как самое отборное ругательство. Поль не совсем понимал смысл, но чувствовал в нем что-то ужасное и унизительное.
Однажды малыш спросил у мадам Леблан, консьержки, которая очень хорошо к нему относилась, что значит «мертвяк». Женщина была весьма удивлена вопросом ребенка.
— Ну, так можно сказать об утопленнике, вытащенном из воды, — ответила она. — А почему ты спрашиваешь?
Мальчик только пожал плечами, но, оказавшись на улице, горько расплакался.
— О, папа Дени!.. Если бы ты только знал, мой добрый папа! — шептал малыш сквозь слезы.
Но как бы Полю ни было плохо, он и мысли не допускал пожаловаться.
— Как, малыш, все в порядке? — спрашивал вернувшийся с работы художник, звонко целуя мальчика.
— Все хорошо, — отвечал Поль, стараясь не смотреть на жестокую мачеху, не спускавшую с него угрюмого взгляда.
— Ты хорошо поработал?
— В школе — да, папочка!
— А дома?
Мальчик бросал на мачеху взгляд, который растрогал бы и тигра.
— Я… сделал все… что… мог.
— Хорошо, мой мальчик. Когда делаешь, что можешь, значит, делаешь, что должен. Так, Мели? — смеялся ничего не подозревавший Дени.
— Ну, если он доволен собой, мне добавить нечего, — следовал холодный ответ. — Но парень себя не утруждает.
— Что еще случилось?
— Он все колотит — тарелки, стаканы, чашки… все, что попадет под руку… Идет за покупками и пропадает на полдня… Если зазеваешься во время обеда, тебе достанутся только рожки да ножки…
Полю довольно было крикнуть: «Она лжет, папа!» — и Дени поверил бы ему и поставил бы на место сожительницу. Но, удерживаемый своего рода чувством чести, Поль молчал, обещая себе безотказностью и хорошей работой непременно заслужить справедливую оценку.
В глубине души мальчика зрело возмущение, но он не хотел огорчать приемного отца, который был так добр к нему. Веселый, жизнерадостный и открытый с отцом, ребенок замыкался и становился молчалив наедине с мачехой.
Иногда, очень редко, приходили Марьетта с мамашей Биду, и душа Поля оттаивала в лучах их доброты и любви.
Мамаша Биду всегда приносила с собой гостинцы — то жареную рыбу, то матлот, то яблоки — и, пока дети играли, вела светскую беседу с «мадам Дени».
Только Марьетте Поль мог приоткрыть душу, и девочка всегда умела успокоить и утешить друга тихим словом, поцелуем, а то и вместе поплакать. От маленькой подружки веяло такой живой добротой, такой искренней симпатией, что сердце мальчика оживало.
Между тем Мели, ненависть которой принимала все более изощренные формы, придумала настоящую систему придирок и преследований мальчика.
Как уже говорилось, Полю очень нравилось учиться, и он делал в школе большие успехи. Учителя любили малыша за усидчивость, трудолюбие и способности и, так как он все схватывал на лету, давали ему на дом дополнительные задания. Воодушевленный мальчуган прибегал домой, торопясь сесть за уроки, и только отдавался какой-нибудь задаче или упражнению, как его отрывал злобный голос Мели:
— Эй, мертвяк, быстро к зеленщику!
Не говоря ни слова, Поль оставлял свои тетради и бежал в лавку. Вернувшись, вновь садился за книги. Когда, с точки зрения Мели, мальчик достаточно углублялся в занятия, следовал новый окрик:
— Ты, недоносок, принеси мне из магазина фунт сахару!
Когда Поль, запыхавшись, возвращался, мачеха говорила:
— А где горчица? Забыл? Придется вернуться!
