Белорусская национальная историография подходит к Ливонской войне в целом и к полоцкому взятию в особенности с совершенно иных позиций. В.Ю. Ластовский, опубликовавший в 1910 г. в Вильно небольшой научно-просветительский труд «Кароткая гiсторыя Беларусi», уже относился негативно к московско-литовским войнам конца XV — начала XVI в.в., делая в повествовании упор на те разрушения, которые производили в землях Великого княжества Литовского наступающие московские войска. Поэтому на взятии Полоцка он останавливается в основном затем, чтобы подчеркнуть факты разграбления города победителями, увода в неволю епископа, воеводы и всех знатных людей, расправы над евреями, не пожелавшими креститься.[22] В период между Рижским договором и вступлением на территорию Западной Белоруссии и Польши советских войск историческая литература, издававшаяся на белорусском языке западнее советской границы, содержала аналогичный багаж идей, развивавшихся в сторону усиления акцентов и ужесточения формулировок. Например, в кратком описании осады Полоцка в работе Б. Брэжго московские воины однозначно названы «врагами».[23]
Напротив, белорусские историки советского периода предпочитали либо не заострять подобные вопросы, либо настаивать на освободительной миссии России по отношению к белорусским землям в составе Великого княжества Литовского. В 1-м томе «Истории БССР» единственная информационная фраза о полоцком взятии поставлена в контекст «сильного стремления» к воссоединению с русским народом «широких масс белорусского крестьянства», стремления, умноженного усилением иноземного гнета и растущей феодальной анархией (авторы соответствующего раздела — З.Ю. Копысский и В.Н. Перцев).[24] Другое крупное издание, «Збор помнікау гісторыі і культуры Беларусі», также ограничилось в историческом очерке одним предложением о полоцких событиях 1563 г., с той лишь разницей, что к нему добавлено было неведомо из каких источников взятое сообщение о переходе части горожан на сторону русских.[25]
В современной национальной белорусской историографии сделана попытка создать из событий войны за Полоцк зимой 1562–1563 гг. национальный исторический траур. Белорусский исследователь Ив. Саверченко в историко-биографической работе об Остафии Воловиче набрасывает выразительные штрихи к картине «страшного погрома» учиненного армией Ивана IV в Полоцке после его взятия: «Московские грабители, ошалевшие от крови и злости, крушили и уничтожали…» все, что создано было несколькими поколениями полочан. Город ограблен, святыни пали жертвой «восточной дикости», и не ведал Полоцк годины «чернее зимы 1563 г…». Патриотический пафос Саверченко вызывает недоумение, поскольку в запале обличений историком сделан целый ряд явных фактических ошибок, и именно на этих неточностях в толковании источников построены серьезные обвинения по отношению к московским «злодеям».[26]
В польской историографии также встречаются небезынтересные очерки по истории полоцкого взятия 1563 г. Во-первых, одним из ведущих мотивов в польской исторической литературе является стремление «оправдать» защитников Полоцка, в особенности польских солдат и ротмистров. Я. Натансон-Лески, К. Пиварский и Р. Меницкий считали важными причинами падения Полоцка плохую подготовленность к войне Великого княжества в целом и уловку Царя, задержавшего литовских послов до выхода войск, с помощью чего Ивану IV удалось неожиданно напасть на город с большими силами. Р. Меницкий, Л. Колянковский и М. Косман подчеркивали мужество, с которым сражался гарнизон осажденного города.[27] Во-вторых, польские историки, писавшие в промежутке между советско-польской и второй мировой войнами, находили полезным крайне негативно оценивать действия и саму позицию Московского государства на протяжении всего периода московско-польско-литовских войн XV–XVII вв., и с этой точки зрения «полоцкие казни» представляли собою настоящий лакомый кусочек. Я. Натансон-Лески, К. Пиварский и Р. Меницкий, хотя и с разной силой, делали на «полоцких казнях» акцент. Особенно резко высказывался последний: царь, приведя свою «московско-монгольскую орду», «сжег город до основания (посад, между тем, выжгли сами поляки в целях улучшения обороноспособности замка —
