Борьба с безумием - страница 5

И все же Фергюсон интересовал меня. Не только как врач, но и как человек. Он - сама откровенность.

- Если вы собираетесь писать о моей работе, - сказал он, - то вам надо бы прежде всего узнать мои плохие сто­роны. Помимо всего прочего, я был наркоманом-барбитуркстом.

Он сказал это таким тоном, будто речь шла о другом человеке.

- Меня засадили в больницу, потому что я был в аг­рессивном состоянии, - объяснял Фергюсон. - Я пытал­ся убить самого себя, потом свою жену Мэри. Надо же быть таким идиотом! У меня были зрительные галлюци­нации.

Я внимательно посмотрел на Фергюсона, сидевшего передо мной с тихим, безмятежным выражением лица. Он и не подозревал, что один знакомый доктор предупредил меня, что Фергюсон не только в прошлом, но и сейчас увлекается барбитуратами. Поблагодарив Джека за рас­сказ о своей жизни, я сообщил ему об этом предупреж­дении.

Фергюсон нисколько не возмутился этой сплетней.

- Доктор, очевидно, не знает, что я бросил это дело уже пять лет назад, -- сказал он с понимающей, довери­тельной улыбкой.

Не хотите ли познакомиться с Джеком Фергюсоном? Могу вам его представить: большой, плотный, широкопле­чий, тип портового грузчика, очень моложавый для своего возраста, с тихой, размеренной речью, с красной кожей, об­ветренной на свежем воздухе Северного Мичигана; темные, блестящие глаза на широком открытом лице смотрят на вас прямо и честно - глаза незлобивого и уравновешенного человека. Фергюсон мог бы сойти за простого домашнего врача со стоптанными подошвами, который любит людей такими, как они есть. Говорит он нараспев, немного гну­савит.

- Ваш знакомый знает обо мне только наполовину, - сказал Фергюсон. - Я был настоящим ублюдком, - так образно он выразился. И. чтобы доказать это, он продер­жал меня однажды целый вечер, рассказывая ошеломляю­щую историю своей жизни. Но об этом ниже - когда буду говорить об его образовании. Тогда же, слушая его, я по­думал о том, какое важное значение для его работы могло иметь это бурное прошлое. И вот сидит передо мной Джек Фергюсон, спокойный, но активный, эмоционально выдер­жанный. Имел ли этот человек хоть какое-нибудь основа­ние, чтобы затеять свою химическую войну против ненор­мального поведения?

Пожалуй, имел. Ведь он на собственной шкуре испытал, что значит быть безнадежным сумасшедшим и потом вы­здороветь.

У Фергюсона, как психиатра-исследователя, есть еще одно преимущество. Больница в Траверз-Сити как раз под­ходящее место для такой работы. Это закрытая больни­ца, совершенно не предназначенная для научных исследо­ваний. А крупные медицинские открытия редко выходят из больниц, специально намеченных и оборудованных для та­кой цели, подобно тому как крупные медицинские откры­тия редко выходят из рук ученых, намеревающихся их сделать. Работая в закрытой больнице, незаметный Фергюсон обладал в борьбе с дурным человеческим поведением не меньшими возможностями, чем всякий другой. А может быть, и большими.

Прошлой осенью (1955 г.) он начал мне показывать, как он атакует проблему, сводя все психические болезни к вопросу о ненормальном поведении. Он напомнил мне моего шефа Босса Кэттеринга, который утверждал: «Когда проблема разрешена, она кажется простой». Тот же Кэттеринг, смеясь, говорил: «Нет ничего более загадочного, чем очевидное». Фергюсон не старается проникнуть взгля­дом сквозь очевидное. Он интуитивно останавливается на его вершине.

Как медик-преподаватель, Фергюсон не заставляет меня заучивать мудреные медицинские термины. Много лет под­ряд, причисляя себя к большому и печальному контингенту американцев, еще не запертых в дома умалишенных, я пы­тался изучать фундаментальные труды по психиатрии, отыскивая в них хоть тень надежды на то, что мне удастся отсрочить день, когда санитары придут и заберут меня. Но страшные психиатрические термины, определяющие раз­личные виды поведения, сильно травмировали мою пси­хику. Я бросил это дело.

Джек Фергюсон отлично знает все, что касается шизо­френии и разных ее форм - кататонии, гебефрении, рас­щепления личности и параноидной формы. Он может объяснить вам разницу между реактивной и эндогенной де­прессией и рассказать, чем они отличаются от настоящей инволюционной меланхолии и депрессивной фазы подлин­ного маниакально-депрессивного психоза.