Короче говоря, если средство окажется результативным для самых тяжелых, считавшихся неизлечимыми больных, то можно быть уверенным в его действии на более слабые, начальные формы болезни. Фергюсон не хочет сеять ложные надежды среди домашних врачей, что они смогут при помощи его метода предупреждать отправку пациентов в больницы. Фергюсон не хочет разочаровывать родных этой армии не устроенных еще в больницы душевнобольных, родных, которые уже прослышали, как он при помощи своего нового лечения выпустил из сумасшедшего дома многих тяжелейших больных-хроников.
Вот каким здравым рассуждением руководствовался Фергюсон, когда отбирал для лечения наиболее запущенные случаи. Когда одна из его химических комбинаций покажет свое действие на больных, считавшихся до этого безнадежными, и когда они поправятся настолько, что можно будет отпустить их с нормальным поведением домой, тогда и только тогда он будет знать, что метод его достаточно солиден и ему не придется обманывать себя и разочаровывать других.
Нелегка жизнь Фергюсона-экспериментатора - уж можете мне поверить! Сравните его работу ну хотя бы с работой Джорджа Майнота, удостоенного Нобелевской премии. Майнот спасал людей от неизлечимого злокачественного малокровия, но все пациенты Майнота были на пороге смерти. Майноту было легко выбирать. Деятельность Фергюсона-экспериментатора гораздо сложнее, чем у Лео Леви. Когда Лео приступил к осуществлению своего метода лечения подострого инфекционного эндокардита непомерными дозами пенициллина, все его пациенты были обречены на смерть. И когда Лео впервые спас пол-Дюжины больных, он знал, что совершил нечто небывалое. о работа Фергюсона-экспериментатора совсем другая, ^на полна искушений и соблазнов. Вот что я хочу сказать:
В своем отделении в больнице Траверз-Сити он мог бы найти и отобрать из тысячи больных любые формы болезни - от начальных до самых запущенных, от умеренно слабоумных до совершенно сумасшедших. Так почему бы не включить в эксперимент несколько легких случаев, чтобы подправить себе статистику? Нет. Джек упорно цеплялся за самых безнадежных.
И в другом отношении экспериментальная работа Фергюсона исключительно трудна. Тяжелые психические болезни неизвестного происхождения - шизофрения, паранойя, меланхолия - резко отличаются от злокачественного малокровия, бактериального эндокардита, рака или сердечных болезней. Для всех этих болезней существуют определенные физические симптомы и лабораторные анализы, которые точно указывают, с чем надо бороться и как протекает лечение. Но для того, чтобы диагностировать тяжелое безумие неизвестного происхождения, Джеку Фергюсону и его коллегам-психиатрам приходится иметь дело с самой калейдоскопической, переменчивой кучей симптомов. Я все приставал к Фергюсону.
- Послушайте, Джек, - сказал я, - вот вы говорите, что психическая болезнь - это нечто большее, чем ненормальное поведение, которое вы здесь лечите. Но что же такое это «гораздо большее», о котором вы постоянно толкуете?
- Хорошо, посмотрим на это дело так... - начал он. Потом вдруг остановился, потупил глаза и не знал, что ответить дальше.
Я продолжал его подзадоривать.
- Что же такое психическая болезнь? - спросил я. - Поскольку вам, специалистам, приходится иметь дело с такой беспорядочной кучей симптомов, не думаете ли вы, что все мы по временам бываем сумасшедшими?
- Что вы этим хотите сказать? - спросил Фергюсон.
Тут я открыл ему, что беспокоит лично меня уже в течение многих лет. Пожаловался на свое собственное психическое состояние, которое никогда не считал устойчивым. Объяснил ему, что, на мой взгляд, я выказываю иногда явные признаки психоза неизвестного происхождения.
Гебефрения. Гебефреник глупо и бессмысленно смеется. Я часто замечал у себя приступы неудержимого хихиканья. Кататония. Кататоник сидит застывшим, безмолвным, безжизненным истуканом, как будто чем-то глубоко обижен. У меня тоже бывало такое состояние, и это внушало мне беспокойство. Паранойя. Параноик одержим мыслью, что весь мир против него. Как часто возникали у меня смутные подозрения, что кто-то против меня интригует. Еще паранойя: параноик страдает манией величия. Как часто я чувствовал, что весь мир для меня - это только жалкая устрица, а после этого переживал жгучее чувство стыда.
