21 декабря 1925 года, Лондон
Тупая боль раздирала висок. От этого ноющего сверления Клара проснулась и поморщилась. Потерла пульсирующие точки — средоточие ее мучений, но легче не стало. Это все потому, что она была жутко недовольна своей вчерашней игрой. А после никак не могла заснуть, ворочаясь с боку на бок. Что терзало ее, она и сама не знала. Генри сказал, что получилось сносно. Публика аплодировала так же, как всегда. Но она была совершенно уверена: вчера что-то пошло иначе, чем обычно.
Спустившись к завтраку, Клара обнаружила, что муж дома. Как правило, если в театре не было утренних репетиций, Генри уезжал в клуб, и она с удовольствием посвящала это время себе: принимала парикмахера, массажистку, читала или просто недолго бездельничала. В ее сложившейся устроенной жизни, когда в личном они с мужем не мешали друг другу, ей особенно не хватало сына. Ноэль уже три года учился в Бедфорде и приезжал только на каникулы. Клара скучала. И порой, бросив все, срывалась на несколько дней к нему. Генри сердился, ворчал, как сложно заменять спектакли, просил, чтобы она хотя бы предупреждала о своих отъездах. Она обещала. Но проходило время, и все повторялось. В прошлый раз Клара видела мальчика несколько недель назад, и ей казалось, что прошла целая вечность.
— Доброе утро! — сказала она газете, за которой сидел муж, и заняла свое место на другом конце длинного стола.
— Доброе утро, дорогая, — ответил Генри, не отрываясь от чтения. Так, что было очевидно — отвечал механически и даже толком ее не слышал. — Этот так называемый Советский Союз заключил оборонительный союз с Турцией. Они нашли друг друга.
— Они нашли друг друга, — эхом отозвалась Клара, задумчиво жуя лист салата.
Советский Союз… страна, появившаяся на руинах другой страны и судеб многих людей. Впрочем, все люди ее не интересовали. Года три назад появилась возможность узнать о единственном человеке, судьба которого могла что-то значить для нее. В то время у миссис Уилсон был поклонник, член Королевского Исторического общества. Хотя Клэр могла что-то и напутать. Но задать интересующий ее вопрос она так и не решилась, опасаясь любого ответа. Она просто не знала, что стала бы делать дальше. Оставить все, как есть, оказалось проще.
— Ты не поехал сегодня в клуб? — заговорила она о другом.
— Не поехал, — кивнул Генри, и его лицо показалось из-за газеты. Он был все еще интересным мужчиной, хотя и гораздо старше ее. Идеально выбрит, одет так, будто собирается из дому. Улыбнулся, сверкнув белоснежными зубами. Так, как улыбаются со сцены. — Погода ужасная, ноет колено. Перестань жевать траву. От тебя скоро одни кости останутся. Кто вместо тебя Берту сыграет?
— Я не собираюсь из-за одной роли портить фигуру. Потому что иначе мне придется прекратить карьеру, а я к этому совершенно не готова, — ответила она, продолжая жевать теперь уже тертую морковь.
— Дорогая, ты — самая красивая женщина в Лондоне, — отмахнулся Генри. — Тебе это хорошо известно. Иногда мне кажется, что слишком хорошо.
— Тебе не менее хорошо известно, чего мне это стоит. И все же твое колено… Может, следует показаться доктору Вуду?
— Так не терпится поскорее от меня избавиться?
Как и многие стареющие актеры, исполнявшие в прошлом роли героев-любовников ввиду своей замечательной наружности, Генри Уилсон весьма остро переживал закономерные изменения, и каждая следующая цифра в собственном возрасте повергала его в уныние. Тем более это было болезненно, что женат он был на женщине, годившейся ему в дочери.
— Ты говоришь глупости и прекрасно об этом знаешь, — устало сказала Клара. В виске опять засверлило. — Что, по-твоему, я стану делать, избавившись от тебя?
— Разумеется, делать тебе станет нечего, любовь моя. Актриса ты неплохая, но не более, — проворчал Генри. Снова отгородился от нее газетой и продолжил вслух, даже не изменив тона: — Греция согласилась выплатить наложенный на нее Лигой Наций штраф за военный инцидент с Болгарией.
— Я сегодня опоздаю на репетицию. У меня назначена примерка, — бросила она газете и, дожевав салат из сельдерея, вышла из столовой.
