Бомарше - страница 219

И у него были основания, чтобы задолго до заката своей жизни утверждать:

«Кто на своем жизненном пути более моего познал добра и зла? Если бы продолжительность жизни измерялась количеством пережитого, про меня можно было бы сказать, что я прожил двести лет».

Может быть, это и не бахвальство вовсе, ведь кого и что только ни повидал на своем пути этот человек, блеснувший во всех видах деятельности, которыми ему пришлось заниматься!

Уже в двадцать лет он мерился силами с Академией наук и одержал победу над вероломным часовщиком короля. Людовик XV и маркиза де Помпадур отметили своим вниманием молодого изобретателя и открыли ему доступ ко двору.

Близкий друг и учитель музыки дочерей Людовика XV и контролер королевской трапезы, в свои тридцать лет он вращался в самом избранном кругу самого блистательного королевского двора Европы.

Вовлеченный с помощью денег Пари-Дюверне в большую коммерцию, познав ее изнанку и продажность людей, он отбыл по делам в Испанию, где стал героем авантюрного романа и сводником короля Карла III.

А далее произошло его знакомство с театром, породившее мечту стать величайшим драматургом своего времени, мечту, которая сбылась.

На него сыпались несчастья за несчастьями, а он силой своего таланта и мужества обращал их себе на пользу, преумножая свою славу.

Ему пришлось защищать не только свое состояние, но и свою честь.

Будучи секретным агентом Людовика XV, он познакомился с г-жой Дюбарри и смог оказать ей ценную услугу. Услугу подобного же рода он оказал и Людовику XVI, при выполнении поручения которого ему пришлось помериться силами с двуполым кавалером д’Эоном.

Он первым предсказал рождение нового государства по ту сторону Атлантики, убедил в этом французские власти и внес свою лепту в дело помощи угнетенному народу, у которого начало просыпаться самосознание.

Вся эта разносторонняя деятельность не мешала ему делать карьеру в театре, нести туда свежие идеи и защищать там права своих собратьев по перу.

Его опасные, бунтарские высказывания воспринимались как призыв к ниспровержению старого режима, он же критиковал этот режим лишь для того, чтобы еще больше возвыситься при нем.

Поборник свободы, он был им при королях, а еще больше — при революционерах. Этому консерватору поневоле на собственной шкуре пришлось испытать, что несправедливость лучше хаоса, и он с полным правом мог отнести на свой счет эти слова драматурга, вставившего их в свою пьесу «Клавиго».

Он видел монархию в расцвете ее могущества, видел ее падение, видел пришедший ей на смену разгул анархии и всего нескольких месяцев не дожил до того, чтобы увидеть установление диктатуры того самого генерала-корсиканца, чьим первым победам он восторженно аплодировал.

Да, он все видел, всем занимался, все испытал! От иллюзий он легко перешел к философии, ибо, сам того не подозревая, родился философом. Он, который так любил жизнь, постиг бренность человеческого существования и выразил свою убежденность в этом в нескольких фразах монолога из пятого действия «Женитьбы», которые потом из него вычеркнул:

«Человек! Поднявшись, падает… Ползет, а раньше мчался… Как отвратительны немощи… Глядишь, а вместо человека уже старая тщедушная кукла… высохшая мумия… скелет… жалкий прах, а потом… ничего!»

Веселый нрав Бомарше воспротивился тому, чтобы этот мрачный пассаж остался в монологе Фигаро, он вычеркнул его и правильно сделал. Он уже понял, что, несмотря на все его несчастья и на все те нападки, которые всегда достаются на долю слишком одаренных или слишком прозорливых, от него обязательно что-нибудь останется, останется частичка того огня, что всегда будет гореть в его любимом Фигаро, в котором вечно будет жить он сам.

Кастр — Париж, 1971 год