Я живописал тебе семью мальчишки, но обошел вниманием его самого. Я думаю, в детстве у меня не было свойств, как и сейчас, однако у Хильде иное мнение на этот счет. Она описывает меня, как спокойного, заботливого и наблюдательного мальчика с красивой улыбкой. Думаю, моя мама могла бы мной очень гордиться. Утверждения Хильде также касаются моих многочисленных приятелей, которых, она говорит, было в избытке. Я помню лишь близких друзей, но верю ее словам. Потребность в общении у меня, надо сказать, довольно высокая, так что я охотно соглашусь, что так все и было.
У нас тоже был свой клуб, тогда все вокруг состояли в клубах. Это было очень модно, только ты, моя Октавия, могла и не знать об этом. Когда ты была ребенком, тебе не нужно было состоять ни в каком клубе, потому что ты и так принадлежала к самой привилегированной категории людей в Империи. Что до нас, то нам необходимо было чувствовать себя исключительными. И хотя мы были рождены на окраине Империи, в одном из самых неблагополучных ее уголков, наше скромное болотце казалось нам самым прекрасным местом в мире. Наш патриотический клуб назывался «Защитники леса». В названии этом заключена и основная наша деятельность. Мы спасали маленьких зверушек и оберегали деревья от конкурирующих групп, которые всячески им вредили.
Возможно, в этом и состояла их идеология, но мы никогда не спрашивали. С присущей детям тщательностью мы взялись за вражду, которая длилась не короче, чем многие войны — приблизительно пять лет. Хотя интенсивность и значимость той войны спала примерно через год после описываемых событий.
О моих соратниках в первой войне, которую я вел, будет следующая история, поэтому оставим этих ребят вести их благородный бой, и я расскажу тебе, как я шел домой.
Из леса мы, собственно говоря, не выходили, просто он становился реже. Тропинка перед нами была наша собственная, вытоптанная в трудах и радостях детства. Сверху, как пролитый апельсиновый сок, сочилось сквозь кроны солнце. Был тоже май, чудный и чудной месяц, когда мир идеально приспособлен к людям, когда жара еще не становится душной, а холод уже отступает, и у всякого человека (а может и не всякого, я ведь не спрашивал каждого) появляется ощущение, что все к месту, правильно и идеально ему подходит.
Мне казалось, что каждая веточка у меня под ногами лежит самым потрясающим образом, мне не было ни жарко, ни холодно, и воздух проходил в грудь свободным и чистым потоком, словно я пил его. Хильде устала, и я взял ее на руки. Она была совсем легкой и очень цепкой, как зверек. Я устал, мы долгое время сражались, в основном на палках, но в конце, когда все палки в зоне досягаемости сломались, пришлось перейти более контактному взаимодействию.
Щеки у меня горели, но жар постепенно уходил. Май остужал меня с присущей этому месяцу услужливостью, он предлагал мне прохладу в тот момент, когда она была нужна.
И я и Хильде знали, сегодня был особенный день. Папа возвращался из дальнего уголка нашего края, казавшегося мне тогда необъятным. Должно быть, я очень удивился, когда на следующий год заглянул в учебник по географии и понял, как незначительны мы, частное, по сравнению с вами, целым.
Мне казалось тогда, что папа возвращается издалека. Он часто привозил нам подарки, и сегодня мы с Хильде тоже кое-чего ожидали. Я говорил ей:
— Папа даст тебе подарок, если ты скажешь ему, как тебя зовут.
А она отвечала:
— Не помню, — и смеялась. Звук этот взлетал вместе с птицами, испуганными им, вверх, минуя мозаику из листьев, ударялся о чистое небо. Уже тогда я хорошо знал, как изменчив мир, но в тот час я чувствовал, что он замер, остановился, и я любовался им, как будто мой калейдоскоп, в который я смотрел всю жизнь, наконец, перестал вращаться.
— Помнишь, — ответил я. — Давай вместе подумаем. Может, ты Хельга?
Она покачала головой, посмотрела на меня, как будто я сказал совершенную глупость. У нее в тот момент был очень недетский взгляд, во всяком случае нечто такое приходит мне в голову, когда я думаю о Хильде тогда.
— А если ты Хенрика? — спросил я. И тогда Хильде укусила меня за нос. В тот момент мы оба были счастливы, детская радость, искрящееся ожидание, казалось, отражались в игре солнца в листьях, и оттого мне думалось, что мир отражает то, что и так есть внутри меня. Хильде потянула руку куда-то в сторону.
