Они были женаты уже два года, но большую часть свободного времени он проводил в неотвязных мыслях о своей жене. Сейчас он был, пожалуй, еще больше одержим ею, чем раньше, даже больше, чем в самом начале их знакомства.
Его чувство к жене было неизменным с того момента, когда он в первый раз увидел ее за полтора года до их женитьбы. Он любил ее и был влюблен в нее. Более того, он был от нее без ума. Супружество лишь усиливало глубину его страсти. С того момента, когда она согласилась разделить с ним жизнь и ложе, Джордж Питти не мог избавиться от чувства безграничного изумления. Он по-прежнему считал себя самым везучим человеком на свете, хотя ясно сознавал, что не был по-настоящему счастлив. Он четко различал понятия «счастье» и «везение», однако понимал, что в его случае это две стороны одной медали.
Сегодня, как и всегда, когда он возвращался на поезде к себе на Вест-Сайд и думал о Шерри, Джордж Питти принялся мысленно молиться, чтобы она была дома. Как человек, подсознательно привыкший просчитывать ставки, он уже знал, что вероятность застать ее дома 1 к 10. При одной мысли об этом у него начала пульсировать крупная вена на шее справа и задергался уголок глаза. Однако при всей своей одержимости он был не настолько слеп, чтобы не видеть недостатков ее характера и не догадываться о ее привычках. Он знал, что Шерри не удовлетворена жизнью, знал, что она скучает. Он также понимал, что, в общем-то, и сам не состоялся ни как мужчина, ни как муж.
В глубине души он винил в этом не себя и, конечно, не Шерри. Он винил игру случая и судьбу. Судьбу, которая не позволила ему зарабатывать больше, чем может получать кассир на ипподроме. Судьбу, которая сделала Шерри такой, какой она была, — женщиной, созданной из желаний и не признававшей ничего, кроме самого лучшего.
Нельзя сказать, что Шерри не заслуживала большего. С ее очарованием она была прямо-таки создана для всего, что есть лучшего на этом свете.
Положив газету на колени, Джордж закрыл глаза и откинулся на сиденье. На душе у него вдруг полегчало. Еще недолго. Скоро он сможет дать ей все, что она пожелает и чего заслуживает.
Губы его беззвучно зашевелились, и он мысленно возблагодарил Бога за то, что тот послал ему Джонни.
В этот момент он жалел только об одном — что не может рассказать Шерри о встрече, на которой должен быть в восемь часов вечера. Как бы ему хотелось, чтобы она знала. Он представил, как загорятся ее глаза, расскажи он ей о задуманном хотя бы в общих чертах.
А если ее нет дома — промелькнула беспокойная мысль.
Выйдя из вагона в Нью-Йорке, он заскочил в цветочный магазин в пассаже Пенсильванского вокзала и купил с полдюжины алых роз, затем спустился в метро и сел в поезд, следующий в сторону 110-й улицы.
* * *
Взглянув на противоударные серебряные часы, обхватывавшие его мощное запястье, офицер полиции Кеннан отметил, что уже без двадцати двух минут шесть. Он повернул руль своей зелено-белой патрульной машины и въехал на 8-ю авеню. Времени едва оставалось, чтобы на минутку заскочить в бар к Эду, а потом поставить машину в гараж полицейского участка и отметиться в журнале.
Сейчас надо будет срочно опрокинуть стопку-другую, перекинуться парой слов с Эдом — и на двадцать четыре часа свободен! Да что говорить, при таком движении, как теперь в Нью-Йорке, отдых ему был просто необходим. Здесь царило просто смертоубийство! Его страшно мучила жажда, но, кроме того, он не отказался бы от пары стаканчиков чего-нибудь покрепче. Кеннана беспокоило одно — а вдруг он напорется в баре на Лео? Хорошо бы его там не было. Кеннан задолжал Лео две тысячи шестьсот баксов и больше чем на три недели просрочил отдачу долга.
Нельзя сказать, что Лео очень уж его беспокоил: он мог бы запросто отшить этого гаденыша. Вся сложность была в том, что у Лео были связи. Серьезные связи с большими шишками в полицейском управлении. Вот почему Лео без колебаний всякий раз одалживал Кеннану деньги. По этой же причине наглый ростовщик ссужал деньгами в основном полицейских и пожарных. Он умело, как политик, использовал свое влияние.
