на дряблой шее, в вылинявшей майке и в мятых трусах, раскинувшегося на диване и от боли не позволяющего никому к себе прикоснуться, изможденного до такой степени, что когда он сгибал ногу в колене, то уже не мог ее сам разогнуть, матерящегося всевозможными матами, когда пыталась она его поправлять.
Ей стало его жалко и она опустила лицо, но тут же подумав, что будет лучше, если увидят, что она плачет, снова подняла его и поднесла носовой платок к глазам, лишь едва покрасневшим.
Женщина, вошедшая позади всех в комнату, была старшая дочь старика и старухи, 53-летняя, по имени, как и мать - тоже Полина.
Когда все посторонние вышли из квартиры и они остались с матерью в комнате вдвоем, она отвернулась от гроба, подошла к старухе и, наклонившись губами к самому ее уху, негромко сказала:
- Пойдем, в постель ляжешь. Наверное, ведь устала уже сидеть?
Старуха, которая была сильно туга на оба уха, подняла на нее добрые голубые глаза и, как всегда делала, не расслышав, виновато улыбнулась ей своими выпученными и сжатыми над беззубым ртом губами, окруженными со всех сторон струйками морщинок, стекающихся к ним,- и молчала.
- Я говорю, давай я тебя в кровать положу,- уже значительно громче повторила ей женщина.
- В кровать? Давай, давай,- отозвалась старуха.- Только сначала ты, Поль, подкати ко меня к деду, я ему свечкю обновить хочу.
- Да я сама ему, без тебя, обновлю - иди, ложись,- громко сказала Полина.
- Полина - нет. Полина, я сама хочу за ним поухаживать,- торопливо заговорила старуха.- Подвези меня к нему на минутку,- жалобно попросила она.
Полина выпрямилась, посмотрела на старуху и подумала:
- Ну, сейчас еще разревется возьмет. Ничего не понимает. Она за ним поухаживает. Господи! За ней самой кто бы еще поухаживал. Капризная стает, как малый ребенок. Видно, правильно говорят: что старый, что малый - все равно. Легкое ли дело ее перекатывать? Все-таки, она ничего не сказала матери, а зло поджав тонкие губы, наклонилась опять к ней и, поддерживая ее за плече одной рукой, другой за кромку сиденья у табурета, с надсадой приподымая, повернула грузную старуху вместе с табуретом по направлению к гробу.
- Ой, Полин, ребят надо скричеть - тяжело!- воскликнула при этом старуха.
- Никого не надо кричать - я сама со всем управлюсь,- опуская табурет, выдохнула Полина и с заметным усилием, напирая ладонями в сутулую большущую спину матери, стала толкать ее с табуретом, вихляющим на ходу всеми колесами, к отцу.
Подъехав к нему вплотную, старуха перегнулась через кромку гроба над стариком, вынула у него из левой руки свечу, которая кривилась от жара своего огня и стекала старику на пальцы, осторожно подала этот огарыш Полине, приняла от дочери новую непочатую свечу и сама вставила ее между пальцами покойного. Полина затеплила ее от согнувшегося огарка, потом дунула на него и, дождавшись, когда перестанет виться дымок с трута, положила на тумбочку у телевизора в кучку таких же оплывших свечных огрызков.
Пока старуха меняла свечу, было особенно заметно, и она сама это видела, что его кисть намного меньше и тоньше, чем ладонь у крупнокостной старухи. Ей припомнилось, как после свадьбы, ласкаясь, приглаживая ему вихры, и ладонью закрывая ему едва ли не всю его узенькую голову, она впервые услышала от него, что он, улыбаясь и смущаясь за себя, сказал:
"Какая ты у меня, Полинка, широколапая". Она собралась было тут же рассказать об этом дочери, но раздумала.
- Вот так вот, батюшка,- сказала она покойному по поводу свечи, пока дочь откатывала ее от гроба и тяжело разворачивала табурет со старухой в сторону кровати с периной, высившейся возле двери.
Наконец, уложив мать прямо в одежде и в платке в постель и накрыв ее до пояса одеялом, Полина остановилась, передыхая, окинула комнату взглядом и убедилась, что все в ней - завешенная мебель, гроб, покойный, венки у стены с повязанными на них лентами, пламенеющие свечи,- все это находится в образцовом порядке, то есть - что за это не стыдно будет от людей.
В этот момент совершенно неожиданно с кухни начала слышаться негромкая, напеваемая мужскими голосами, песня. Полина незамедлительно метнулась туда. Резко распахнув дверь с матовым стеклом на кухню, она скорыми шагами ворвалась в нее и когда еще она входила в дверь, громко заговорила:
