— Спасибо, что довезли.
Водитель опять-таки ничего не ответил, даже формального пожалуйста или не стоит благодарности.
— Постой, — сказал Воронин и тоже полез из машины. — Я с тобой поднимусь до квартиры. — И, заметив, удивление Егора, прибавил: — На всякий случай.
У двери подъезда Воронин отстранил Егора и вошел первым.
Ни хрена себе! — только и подумал Егор, увидев в руке Воронина тусклый ствол табельного макарова.
Так они и поднимались по лестнице: впереди, с пистолетом наизготовку, Воронин, а Егор, безоружный, — на две ступеньки позади.
Вот выйдет сейчас кто-нибудь из соседей с мусорным ведром — то-то будет весело.
Нет, весело не будет.
То, что я серьезно влип — ясно, как белый день. Но во что я влип? Нет ответа. А друг Воронин готов пристрелить кого-нибудь, охраняя меня. Интер-ресно. Чем же я так ценен? Тоже нет ответа. Воронина спросить — не скажет. Уже отшил меня один раз — не стоит повторять ошибку.
Подъезд, к счастью, был тих и безлюден. Ни один ниндзя не выскочил из-за картофельного ларя. Не было ни подозрительных теней по углам, ни подозрительных звуков — лишь приглушенные телевизионные голоса доносились сквозь запертые двери квартир.
На площадке пятого этажа Воронин жестом показал Егору, чтобы он отпер дверь и отошел в сторону. Егор молча подчинился. Воронин вошел в квартиру, осмотрел ее и никого, естественно, там не обнаружил.
— Параноик, — сказал Егор, стараясь, чтобы это прозвучало саркастически.
Воронин пропустил его реплику мимо ушей, сказал строго:
— Запри дверь, никаким незнакомым людям не открывай, даже если они представятся милиционерами.
— Ого! — сказал Егор. — Даже так?
— Даже так, — подтвердил Воронин. — Я переговорю кое с кем, завтра буду знать, как нам с тобой быть дальше.
— Это утешает, — кисло усмехнулся Егор.
— Я тебя прошу — будь серьезен и будь очень осторожен, сказал Воронин, хмурясь. Пистолет он спрятал. — Ты себе не представляешь, во что оказался замешан.
Егор устало вздохнул.
— А ты попробуй объяснить — может, я и пойму.
— Завтра, — сказал Воронин, уходя. — Утро вечера мудрёнее.
Не мудренее, — сказал: мудрёнее.
Воронин вышел на улицу, но в машину садиться не стал, только взял с сиденья плоскую трубку радиотелефона и набрал номер. В телефоне негромко прогудело четыре раза, потом послышался щелчок и голос:
— Дворжецкий. Слушаю.
— Это Воронин, — сказал Воронин. — Разговор есть. Я к тебе подъеду минут через десять.
— Давай, подъезжай, — согласился Дворжецкий. — Только вот что…
— Что?
— Купи бутылку водки по дороге, а еще лучше — две бутылки. Мы тут с Ерофеевым сидим, понимаешь…
— Никакой водки, — отрезал Воронин. — Разговор серьезный.
— Тогда тем более…
Но Воронин не стал дальше слушать и, раздраженно надавив кнопку на телефоне, разъединил связь.
— Черт! Невовремя они засели.
Он сел в машину и назвал водителю новый адрес:
— Давай на улицу Добрынина. Номер дома я не помню, там, за кафе Солнечное.
Водитель молча кивнул.
Дворжецкий встретил Воронина вопросом:
— Ты почему порожняком? Я же тебя просил водки купить.
— Разговор серьезный, — сказал Воронин. — Без водки.
— Всухомятку, значит, — сказал Дворжецкий. — Что ж, проходи на кухню.
На кухне, пристроившись в промежутке между столом и холодильником, сидел Ерофеев и что-то безвкусно жевал. На столе стояла пустая бутылка из-под Столичной, два граненых стакана и тарелка со спартанской закуской — тоненькие ломтики сыра и черный хлеб.
— Наш принц нас разочаровал, сообщил Дворжецкий Ерофееву, кивнув в сторону Воронина. — Водки этот гусь не купил, но, вместо нее, предлагает нам, соловьям, послушать басни.
Это был верный признак, что Дворжецкий нетрезв. Выпив, даже немного, он начинал говорить витиевато, обильно уснащая свою речь книжными и газетными оборотами.
— Эк тебя развезло с полутора стаканов, — неодобрительно заметил Ерофеев.
— Нет. — Дворжецкий помотал головой. — Это не со стаканов. Это из-за… Да-а, ладно, дадим высказаться младшенькому, ведь он весь в нетерпении — пышет жаром из ноздрей и роет землю копытом…
Воронин с неудовольствием посмотрел на хозяина. Дворжецкого и впрямь что-то уж очень сильно заносило.
