Мечи звенели, легкие бойцов работали как кузнечные меха, тела блестели от пота, зрители вопили.
Сражение, наверное, могло бы продолжаться долго — до тех пор, пока противники не свалились бы от изнеможения. Однако вышло иначе. Конан-Разрушитель, рявкнув, нанес особенно сильный удар. Конан-Варвар этот удар, как и все предыдущие удары, принял на свой меч — и меч не выдержал, переломился возле рукояти.
Толпа взвыла.
— Сдаешься? — просипел Конан-Разрушитель, угрожая мечом обезоруженному Конану-Варвару.
— Черта с два! — ответил Конан-Варвар, отшвырнул в сторону обломок меча, пнул Конана-Разрушителя в колено и обеими руками схватился за руку противника, держащую меч.
Конан-Разрушитель ударил Конана-Варвара в лицо левым кулаком и разбил ему обе губы. Но Конан-Варвар не выпустил руку противника из захвата, а вывернул ее резким рывком — так, что затрещали кости, и меч выпал из ослабевших пальцев Конана-Разрушителя. Конан-Варвар на лету поймал меч за рукоять и с разворота, одним взмахом, снес Конану-Разрушителю полголовы.
Панихида должна была начаться в одиннадцать часов. Егор пришел за пять минут до назначенного времени. Лена увязалась с ним, хоть он и пытался ее отговорить: похороны — вещь такая… психологически тяжелая.
Черного костюма в гардеробе Егора не нашлось, да и жарко было бы нынче в черном костюме, поэтому Егор просто оделся строже, чем обычно, сменив привычные джинсы и клетчатую рубаху, на темные брюки и белую рубашку. Еще он повязал галстук.
Лена, понятное дело, одета была точно так же, как и накануне.
Возле дома, в котором жили родители Дениса Брагина, собралось уже довольно много народу. Из присутствующих, которые были постарше, Егор почти никого не знал, только мать Дениса да его старшую сестру. Из тех же, кто были помоложе, Егор знал почти всех — в основном, по художке.
Ленька был уже здесь, он подошел первым и оменявшись с Леной напряженно-безразличными приветствиями, сказал Егору:
— Я уж думал, что ты не придешь.
— Почему это? — спросил Егор. — Разве я опоздал?
— Да нет…
Со скрипом открылась дверь подъезда, и вышел отец Дениса. Егор едва его узнал — Брагин-старший так сильно постарел с тех пор, как они встречались в последний раз; было это на дне рождения Дениса, почти год назад…
Отец Дениса поправил два стоявших на асфальте табурета, подравнял их и обернулся ко вновь открывшейся двери. Оттуда четверо мужиков, покряхтывая от напряжения, вынесли гроб и поставили его на табуреты.
Егор увидел лицо Дениса — желтоватое, словно восковое — и вспомнил другое его лицо, на милицейской фотографии, искаженное, изуродованное смертью. Ему стало нехорошо. Тогда Егор закрыл глаза и стал вспоминать Дениса живым, как они познакомились на первом курсе, как Денис принес ему книжку Толкина, сказав: Вещь! Прочти обязательно, — как…
Завыли-заголосили непременные в таких случаях темные старухи. От их тоскливого воя мороз шел по коже.
Плакальщицы, — подумал Егор неприязненно. — Баньши.
Он открыл глаза.
Мать Дениса плакала навзрыд, некрасиво кривя красивое лицо. Отец Дениса неуклюже пытался ее успокоить. Потом замолчал.
Многие из женщин — и постарше, и молодые — плакали.
Егор взглянул в лицо стоявшей рядом Лены. Ее глаза были сухи, но губы ее были плотно сжаты в тонкую линию. Егор снова пожалел, что уступил и согласился взять ее с собой.
Потом разные люди говорили разные слова — вроде бы обязательные, но, на самом деле, никому не нужные.
А Егор стоял и спрашивал себя, почему он не чувствует никакой скорби или печали — ничего, только усталость и желание, чтобы все поскорее заканчивалось.
Егор еще раз окинул взглядом присутствующих на панихиде — и уцепился за лицо, которое никак не ожидал здесь увидеть. Ему просто не полагалось здесь быть. Но он пришел. Длинноволосый кассир из магазина японской аудио-видеотехники.
— Вот ведь гад, — сказал Егор вполголоса.
Ленька, однако, услышал и обернулся, удивленный неподходящими для похорон словами Егора.
— Кто?
— Да ван тот, длинноволосый. — Егор на какое-то мгновение отвлекся на Леньку, а когда снова посмотрел в прежнем направлении, то уже не увидел там доморощенного самурая.
