Гассун и Замп вернулись на палубу «Миральдры» в безутешном молчании. Они зашли в кабинет Гассуна, чтобы подбодриться рюмкой-другой крепкой настойки, и некоторое время обсуждали постановки конкурентов. Гассун ворчал по поводу блестящих технических достижений «Воюза» и «Звездной пряди»: «На мой взгляд, фанатическое внимание к деталям разоблачает почти примитивную близорукость, отсутствие интереса к более существенным концепциям. Хотя...» — владелец музея задумался и замолчал.
Замп вздохнул: «Боюсь, наш спектакль покажется сравнительно убогим. Наши декорации обветшали, костюмы сшиты на живую нитку. Откровенно говоря, мы продешевили — понадеялись на успех, не затратив достаточных средств. Нас назовут халтурщиками, и поделом».
Гассун, обычно не злоупотреблявший спиртным, опорожнил рюмку и налил себе другую. «Нам нечего стыдиться, — глухо произнес он. — Наша трагедия отражает крайности человеческой натуры, мы поставили пьесу со сложнейшим сюжетом, ограничиваясь театральными условностями той эпохи, когда она была написана. Да, у нас не такие роскошные декорации и не столь впечатляющие эффекты и костюмы. Что с того? Мы — творческие интеллектуалы, а не педанты!»
Замп задумчиво сказал: «Король Вальдемар — ни в коем случае не педант, но подозреваю, что он в еще меньшей степени интеллектуал».
Гассун взглянул на сидящего напротив партнера с холодной неприязнью: «Аполлон Замп, вы несете ответственность за провал нашего проекта! Вы устроили дела таким образом, что надо мной смеются на борту моего собственного судна!»
Замп примирительно поднял ладонь: «Успокойтесь, маэстро Гассун! Мы еще не понесли поражение».
«Не хочу больше ничего слышать! Будьте добры, удалитесь из моего кабинета».
Вместо того, чтобы возвращаться к себе, Замп спустился к каюте мадемуазели Бланш-Астер и постучался. Изнутри послышался ее голос: «Кто там?»
«Аполлон Замп».
Дверь открылась; мадемуазель Бланш-Астер выглянула наружу: «Уже поздно — чего вы хотите?»
«Меня беспокоит состояние вашего здоровья. Я вас не видел уже несколько дней».
«Я чувствую себя прекрасно, благодарю вас».
«Собираетесь ли вы сойти на берег, чтобы заняться своими делами — каковы бы они ни были?»
«Торопиться некуда. Я сделаю все, что потребуется, после окончания нашего спектакля. Спокойной ночи, маэстро Замп!» Дверь захлопнулась.
Замп поморщился и отвернулся. В таверне на набережной он заказал одинокий бокал вина и стал прислушиваться к портовым сплетням. Многие посетители считали, что постановка на борту «Звездной пряди» превзошла амбиции «Воюза» — но все они сходились в том, что суждение короля Вальдемара было непредсказуемо.
Вечером следующего дня Гассун поначалу решил остаться на борту «Миральдры», но в последний момент передумал и направился вместе с Зампом к «Благоухающему олиолусу».
Король Вальдемар прибыл точно к началу спектакля. Замп подумал, что король мог бы с таким же успехом носить маску — выражение его лица никогда не менялось. Как всегда, на Вальдемаре был черный плащ с красными и золотыми звездами — символ не только его королевской власти, но и его «маны», то есть права на обладание властью и способности ее сохранять.
Представление Роальда Таша отличалось от двух предшествующих и настроением, и манерой исполнения. Кульминацией спектакля стала заставившая зрителей затаить дыхание битва детей в красных мундирах, напоминавших надкрылья жуков, с армией бледных карликов, ощетинившихся черными шипами наподобие морских ежей. Дети не хотели драться, но дисциплину среди них поддерживали яростные вожатые в стеганых костюмах из черной и белой кожи, понукавшие кричащих и плачущих трусов хлесткими ударами бичей.
Вечером четвертого дня Замп и Гассун поднялись на палубу огромной «Деллоры». Перед началом представления один из герольдов короля выступил с чрезвычайно обескураживающим объявлением: будучи неудовлетворен развлекательными спектаклями, предложенными его вниманию на протяжении первых дней конкурса, король Вальдемар предусмотрел дополнительное условие состязания. Победитель, как прежде, мог рассчитывать на награду, но тот режиссер, чье представление, по мнению короля, оказалось бы наихудшим, подлежал обвинению в оскорблении королевского достоинства, каковое влекло за собой суровые наказания: владелец провинившегося театра должен был уплатить штраф в размере десятой доли стоимости своего судна, каждый участник его труппы, раздетый донага, обязан был вытерпеть пять безжалостных ударов тростью из ротанга, а носы антрепренера и всех его актеров должны были быть татуированы несмываемой голубой краской.
