I
– Мама! дорогая! Худо тебе? Что ты опять стонешь, голубушка? Не хочешь ли водицы испить? А то сбегаю в аптеку… Упрошу как-нибудь отпустить нам в долг лекарства! – и золотистая головка малютки прильнула на подушку жалкой, убогой кровати, на которой металась и стонала в жару больная женщина.
Еще шесть недель тому назад портниха Марья Ивановна, занимавшая небольшую комнату подвального помещения в доме полковника Билина, могла сидеть за швейной машинкой и шить платья, которые она поставляла за гроши на всех небогатых обитательниц большого дома. Но случилось несчастье. Бедная женщина простудилась, слегла в постель и более полутора месяца не могла не только работать, но и ходить по своей убогой комнатке. Ее сынишка, белокурый Вася ухаживал, как умел за больной мамой. Все шло довольно сносно до тех пор, пока жалкие гроши, скопленные бедной вдовою, не пришли к концу, и в один печальный день она и Вася поняли, что не на что купить ни хлеба, ни лекарства. Тут-то и началось мученье. Пришлось продать все, что имелось сколько-нибудь годного, татарину за бесценок. Частью заплатили за квартиру, частью проели вырученные деньги.
– Не беда! – говорила слабым голосом больная. – Не горюй, Васюточка, встану, поправлюсь, буду втрое работать и поправим наши дела.
Но увы! Это были одни мечты и только! Больная не вставала, не поправлялась… Денег достать было неоткуда… Между тем подоспевал новый месяц платы за квартиру, а чем платить и как платить, не знала несчастная женщина.
– Мама, сегодня старший дворник приходил! – с дрожью в голосе произнес как-то утром Вася, пряча побледневшее, исхудалое личико на груди матери. – Грозился хозяину пожаловаться, если мы завтра не заплатим. Но это ничего, не волнуйся, дорогая, не зверь же хозяин, поймет, что нельзя же тебя больную, хилую, выгонять на мороз, мамочка! – и Вася, глотая слезы, покрыл горячими поцелуями иссохшее от недуга лицо матери.
Марья Ивановна тяжело вздохнула. Она слышала много россказней о суровости и строгости домовладельца, и мучительная тоска наполнила сердце несчастной женщины.
III
Снова дня через три приходил дворник. Снова бранился, топал ногами и божился пожаловаться хозяину, если к вечеру ему не будет отдано за квартиру.
Ему в ответ летели стоны Марьи Ивановны и горькие рыданья Васи.
Громко хлопнув дверью, он ушел, а через час на пороге подвала появилась рослая фигура с нависшими усами, с грозным взором, сверкавшим из-под козырька военной фуражки.
С испуганным криком бросился Вася к матери, как бы заслоняя ее от нежеланного гостя.
– Я пришел за деньгами! – произнес хозяин, в то время как пронзительно острые глазки его окидывали убогую, нищенскую обстановку комнаты.
– Но нам нечем платить, – простонала больная, – повремените, Бога ради… Дайте мне оправиться, встать… Вот заработаю и выплачу все до копейки…
– Долго этого ждать придется, матушка – произнес сурово полковник, – коли вы больны, отправляйтесь в больницу, а даром занимать свою квартиру я не могу позволить…
Больная заплакала.
– И рада бы была в больницу! – произнесла она… – Да куда дену мальчика? Пропадет он без меня.
– А уж тут я ничего не могу поделать, – произнес сурово хозяин. – И вот мой последний сказ: очищайте к вечеру квартиру. Даю вам три часа сроку…
Сказал и повернулся, чтобы уйти… как вдруг что-то неожиданно упало к его ногам. Золотистая головка припала к его коленам, слабые детские ручонки обвили их…
– Добрый, добрый барин! – шептал, задыхаясь, маленький Вася, – не гоните нас! Да вы не выгоните, я знаю… Вы кажетесь только таким суровым да строгим, а на самом деле у вас доброе сердце, барин золотенький… Вы поймете, как нам трудно с мамочкой с тех пор, как она заболела… Но она поправится, наверное, и тогда все хорошо будет… Повремените только с уплатой… И маленький Вася вас за это благословлять будет и любить после мамочки больше всего на свете.
Что-то дрогнуло в суровом сердце старика. Никто еще не говорил с ним так ласково и просто. Все боялись и чуждались его, и вдруг этот маленький белокуренький мальчик так смело упрашивает его…
– Кого ты просишь, мальчуган, – вырвалось помимо воли из груди полковника, – разве ты не знаешь, что говорят про меня у нас в доме люди?
