— Ка-ка! — сказал барон.
Я рванулся вон из машины, но все замутилось, поплыло перед глазами, человеческие лица смазались в пятна, а предметы стали казаться живыми. Я зажмурился. «Саша Дарлингтон, помоги мне! Спаси и помоги, Саша Дарлингтон!» Руки и ноги у меня отнялись, я дрожал дрожмя, нахохлился в своем верблюжьем коконе и как дурак прижимал к груди трофейные штаны. Противно сводило живот. Новая попытка завести мотор… Голос Леонса словно донесся издалека:
— Без паники, ребята! Я остаюсь тут, а вы делайте ноги. Бежать не надо, идите спокойно, все в порядке, я тут.
— Вот черт, а как же барон-то? — заикаясь, пролопотал Крысенок. — Он не сможет уйти. А тут я его не оставлю, жалко же, такой хороший…
Но Леонс уже вышел из машины и стоял посреди тротуара, держа руку в кармане. Мотор снова зачихал и заткнулся… Машина стояла прямо напротив подъезда, черным провалом зиял лестничный пролет. А улицу заливало солнце.
— Ка-ка! — капризно повторил барон.
Вдруг в машине что-то вздрогнуло, ритмично заурчало.
— Завелась! — крикнул Крысенок.
Я приоткрыл дверцу, заорал:
— Леонс, поехали!
И в тот же миг увидел легавого — он бежал вниз по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. На нем был непомерно большой плащ курьера, так что руки утопали в рукавах и только револьвер торчал наружу. Увидев Леонса, он остановился так резко, что чуть не упал — левый рукав плаща поднялся и ухватился за перила. Леонс уже нагнулся, чтобы влезть в машину.
— Берегись! — крикнул я.
Из плаща грянул выстрел. Леонс дернулся, распрямился, крутанулся на носках и бросился к подъезду. Еще и еще один выстрел. Леонс, очень медленно, сделал шаг назад, одна рука его так и осталась поднятой, другая шарила за спиной, ища дверцу. Я взвыл, подхватил падающее тело, втащил его внутрь, машина рванула с места, а черный плащ достреливал обойму, хотя выйти на улицу трусливый гад так и не решался. Помню, как болталась дверца, как бежали за нами прохожие, помню изумленную рожу полицейского со свистком во рту и никогда не забуду запрокинутого лица Леонса у себя на коленях, волосы его растрепались, пряди падали прямо на открытые глаза. Потом помню визг тормозов, Крысенок ревел, обхватив руль, и последней моей отчетливой мыслью было, что он расплакался потому, что перетрусил и не выдержали нервы, а не потому, что убили Леонса.
— Все, с меня хватит! — прорыдал он. — Чтоб я еще когда-нибудь! — И снова дал газ.
Крысенок совсем ошалел от страха и гнал лишь бы куда. Вцепился в баранку, сгорбился, втянул голову в плечи и носился по всему городу, то кругами, возвращаясь на те же улицы, то вдруг прямо, не разбирая дороги. Мы орали друг на друга, бешеный крик до сих пор стоит у меня в ушах:
— Не гони! Не гони!
— Отстань!
— Ты едешь к Опере, дурак!
Скрежетали тормоза, Крысенок сворачивал и несся в другую сторону. Папский в своем сером котелке болтался передо мной то взад-вперед, то справа налево; помню, его мотануло лицом в стекло, так что погасла сигара, на каждом повороте он падал на Крысенка, а тот ругался и отталкивал его… Дальше в памяти туман. Кажется, мы еще несколько часов колесили по загородным дорогам, иногда замедляли ход, но никак не решались остановиться. Вот явственно проступающая картинка: один безутешный крысенок прижимает к себе тело другого крысенка, мертвого, а третий спрашивает:
— Что нам теперь с ним делать?
— Не знаю.
— Надо куда-нибудь его сбагрить.
Потом машина остановилась, Крысенок повел барона в кусты. И тут же прибежал обратно:
— Там река! Сбросим его туда.
Он обыскал карманы Леонса и отдал мне все, что нашел: деньги, ключи, картинки с голыми женщинами, Килиманджаро…
— Больше ничего?
— Ничего.
— Постой, я посмотрю, нет ли кого на берегу. Крысенок надолго пропал вместе с бароном, потом наконец вернулся и озабоченно сказал:
— Нет, тут нельзя. На берегу полно рыболовов с удочками. Поехали дальше.
Сумерки, машина трясется по ухабистой дороге среди полей.
— Плащ! — шепчет один крысенок. — Старый плащ!
— Ты чего?! — пугается другой. — Не плачь, что толку. Не он первый, не он последний…
Помню еще: два крысенка сталкивают тело третьего в Марну, кто-то из них пугливо спрашивает:
