Просто его вид вынудил их умолкнуть. Пройдет еще немало времени, прежде чем их заставят привыкнуть к тому, что человек, выглядящий, как он, человек, как две капли воды похожий на человека с полицейского объявления, смеет теперь свободно разгуливать и бросать по сторонам дерзкие взгляды, что он ниоткуда не сбежал, а, напротив, был освобожден. Арон взял себя в руки, подошел к стойке и спросил у тощей хозяйки, нет ли здесь где-нибудь поблизости фотографа.
Вот и ей понадобилось несколько секунд, чтобы переварить его появление, этот типичный нос, к примеру, но потом она громко спросила:
— Фотографа никто не знает?
Арон, не оборачиваясь, ждал ответа. Он слышал, как у него за спиной возобновился разговор, вот разве что тише, чем прежде. Пока кто-то не прикоснулся к нему. Несмотря на твердо принятое решение, он обернулся с преувеличенной торопливостью. Перед ним стоял мальчик, маленький, лет от силы десяти. В принципе, правильная оценка детского возраста зависит, по словам Арона, от привычки; мальчик сказал: «Идемте» — и Арон, не мешкая, последовал за ним. Но ближе к дверям смелость покинула мальчика, он остановился и робко посмотрел назад, в зал, где какая-то женщина подбадривающе кивнула ему и сказала: «Ну иди уж».
Идти пришлось довольно далеко; после того как они два раза подряд повернули налево, Арон подумал: «Если он и сейчас повернет налево, значит, он ведет меня по кругу». Ему ровным счетом ничего не приходило в голову, о чем он мог бы поговорить с мальчиком, спрашивать имя ни к чему, а уж мальчик, тот и вовсе молчал. Так они и двигались молча, мальчик — на несколько шагов впереди. В конце концов они оказались на каких-то задворках. Мальчик показал на стоявшее в глубине двора строение и сказал: «Вот здесь, на четвертом этаже».
Арон запустил руку в карман, чтобы вознаградить своего проводника, но тот, выполнив, что от него требовалось, сразу же убежал. Поднявшись на четвертый этаж, Арон увидел на одной из дверей надпись и принялся стучать, пока фотограф ему не открыл. По нему сразу можно было угадать, чем он занимался, правда, многие носят белые халаты, пояснил мне Арон, но вот то, как ему мешал дневной свет, как он не сразу перестал жмуриться, хотя на лестничной площадке было вовсе не так уж светло…
Арон спросил:
— Вы фотограф?
— А кто ж еще?
— Мне нужно четыре снимка для удостоверения.
Молодой человек отступил в сторону и пропустил его в переднюю, однако перед этим Арону пришлось подвергнуться хоть и краткому, но весьма докучному осмотру.
— Незачем меня оценивать, — сказал Арон, — вам надо просто меня сфотографировать.
— Охотно верю. Вы знаете, сколько людей заказывает теперь снимки на документ?
— А где у вас стул? — спросил Арон.
— Без спешки, только без спешки. Сперва нам надо договориться о цене.
— А зачем договариваться? Неужели вы не знаете, сколько стоят четыре снимка на паспорт? Уж такая-то сумма у меня наберется.
Молодой человек засмеялся и сказал:
— А вы меня рассмешили. Ну на кой мне сдались деньги, когда обои у меня почти совсем новые. Сигареты у вас есть? Или кофе?
— И все же, сколько могут стоить четыре карточки при обычных обстоятельствах?
На молодого человека что-то явно произвело впечатление, может, серьезный тон вопроса, а может, интонация посетителя, во всяком случае, он почувствовал, что должен как-то объясниться.
— Нормальных цен уже давно нет. Я только могу вам сказать, сколько стоили четыре снимка до войны. Две марки. Но кого это сегодня интересует?
— Вы меня сфотографируйте, а потом уж мы как-нибудь договоримся насчет цены.
Фотограф постоял в нерешительности, потом все-таки решил рискнуть, когда же процедура была закончена, Арон сказал:
— А теперь слушайте: я вполне с вами согласен, что сегодня нельзя исходить из довоенных цен. Давайте примем за основу, что цены выросли на пятьсот процентов. Поэтому я готов заплатить вам десять марок. Когда карточки будут готовы?
Фотограф заскрежетал зубами, поняв, что его обвели вокруг пальца. Он засветил драгоценную пленку, понадеявшись, что сможет как следует заработать, однако больше не проронил на эту тему ни единого слова. Он принес толстую тетрадь, полистал ее и сказал:
