Поселились они в одной из самых дорогих и шикарных гостиниц города «Редиссон-Лазурной». И вовсе не потому, что их не устраивали другие варианты — найти в разгар сезона что-то более дешевое оказалось практически невозможно. Курорт был буквально забит отдыхающими.
Более того, даже в «Лазурной» все обычные номера были забронированы на несколько недель вперед. Им пришлось снять два люкса, каждый из которых обошелся в кругленькую сумму.
— Это просто безумие! — пыталась возражать Инга. — Неужели здесь можно спокойно спать?! Мысль о том, какие деньги выброшены, должна мучить людей до утра!
Но на нее набросилась даже Оксана, потрясенная видом просторного светлого холла со множеством живых цветов, мраморных, отполированных до блеска полов, освежающей прохлады, хотя на улице было плюс тридцать пять, прислуги в ливреях.
— Когда еще попадем в такое место, — стала канючить она. — В конце концов, мы сейчас можем себе это позволить.
Место и в самом деле было замечательное. В гостинице имелся большой бассейн, прекрасный пляж и огромная ухоженная территория со множеством экзотических растений. Казалось, кто-то отковырнул кусочек рая и перенес его на землю. Выше всяких похвал оказались и номера, рестораны, бары, кухня, различные увеселительные заведения.
Однако из всех возможных развлечений друзья в первое время отдали предпочтение морю и солнцу. Они так активно купались и загорали, что уже к концу первого дня рыжий Петр и светленькая Оксана стали пунцовыми и спать смогли только на животе.
У Сергея сильнее всего обгорел нос, и он стал похож на человека, который никак не может выйти из запоя. Лишь смуглая Инга спокойно переносила все виды термического воздействия: она приобрела шоколадный оттенок, и ее точеная фигурка неизменно привлекала внимание окружающих мужчин.
Тем не менее именно Инга постоянно находила поводы, чтобы выражать недовольство.
— Вы посмотрите, какая в гостинице публика! — говорила она, скептически рассматривая лежавших у бассейна людей. — У женщин купальники по цене хорошего вечернего платья, их солнцезащитные очки стоят целое состояние, а шлепанцы если не от Версачи, то от Кензо.
А когда вечером в ресторане им сначала пришлось почти час дожидаться заказанного блюда и потом вокруг них священнодействовали сразу три официанта, что-то смешивая на специальной тележке и разогревая это на спиртовке, она пренебрежительно бросила:
— Китайские церемонии!
— Послушай, так нельзя! — стал спорить с ней Головин. — Ты с первого дня вбила себе в голову, что абсолютно все в этой гостинице плохо, и теперь всячески пытаешься это доказать. Побереги свое упрямство для достижения более благородных целей. Раз уж мы сюда попали, то постарайся отдыхать и наслаждаться жизнью, как это делают все вокруг тебя.
— Сюда приезжают не отдыхать, а самоутверждаться перед себе подобными, — не унималась Инга.
— Люди имеют полное право тратить свои деньги так, как им хочется.
— Несомненно, но как только я подумаю, что на ту сумму, которую мы здесь выбросим, можно было бы на месяц поселить в Москве десяток женщин с больными детьми, у меня сразу портится настроение.
Все уткнулись в свои тарелки, и не потому, что ей нечего было возразить. Но это продолжило бы бессмысленный, бесконечный спор. Лишь Головин заметил:
— Ты используешь запрещенный прием. Я готов сам оплатить расходы твоих подопечных, только давай не портить сейчас друг другу настроение.
В тот раз Инга промолчала, но вскоре между ними случилась еще более крутая размолвка.
Произошло это на шестой день пребывания друзей в Сочи. После завтрака Головин и Торопов отправились к бассейну, а их подруги остались в номере. Как сказала Инга, им нужно было дозвониться до одной из своих подопечных, живущей в Чите, — той самой женщины с больным десятилетним сыном, которой она обещала помочь с амбулаторным лечением и квартирой в Москве.
Телефонные переговоры заняли довольно много времени. У бассейна девушки появились где-то через час. По Инге было видно, что она очень расстроена.
Сергей и Петр лежали под полосатыми парусиновыми зонтиками, лениво хлопавшими от легкого ветерка. На низких пластиковых столиках перед ними стояли запотевшие стаканы с апельсиновым соком и оплывшими кубиками льда. Головин приподнялся на локте и показал на два лежака.
