Он забавлялся с ними, как кошка с двумя мышками. Парни переглянулись.
— И сколько вы готовы нам заплатить? — поддался на эту уловку Головин.
— Сколько? — пожевал губами Матусевич. — Ну, скажем, тысячи две-три… естественно, долларов. Мало?! Вам мало трех тысяч долларов?! — изобразил он удивление. — Хорошо, дам вам пять! — и прихлопнул рукой, словно показывая: сумма эта окончательная и больше торговаться нет смысла. — Чтобы вы наконец поняли: я чрезвычайно добрый человек и ваши претензии ко мне — не более чем следствие юношеской горячности. Согласны?
Торопов так затрясся, что, казалось, его веснушки громко застучали друг о друга.
— Пять тысяч?! — повторил он. — Но ведь это меньше, чем вы получаете за неделю, а может быть, и за день! И наша игра еще больше увеличит ваши доходы!
Хозяин кабинета брезгливо поморщился. Он словно был разочарован, что его жест доброй воли воспринят в штыки.
— Никогда не считайте деньги в чужом кармане — это неприлично.
— Речь идет не о чужих деньгах, а о наших! — вступил в перепалку Сергей. — И мы их получим! Чего бы нам это ни стоило! Или вам придется лишиться этой синекуры!
— Ну что ж, — Матусевич посмотрел на часы, давая понять, что его время истекло, — еще раз желаю вам успеха.
Он опять взял газету, развернул ее и сделал вид, что погрузился в чтение.
Выходя из кабинета, Петр громко хлопнул дверью, но это был весьма слабый способ самоутверждения.
Ситуацию нужно было где-то обсудить, и лучше всего не на территории врага. Друзья спустились на первый этаж, в громадный буфет Останкинского телецентра, где даже после окончания рабочего дня было многолюдно. В это время сюда заходили что-нибудь перекусить или попить работники технических служб, дежурных бригад всех телеканалов. А кое-где встречались примелькавшиеся на экранах лица телезвезд.
Головин и Торопов взяли по чашке кофе и уселись за одним из столиков. Они долго молчали, яростно курили, не зная, что им делать дальше.
— Куда мы обратимся в первую очередь? — наконец спросил Сергей. — В какую-нибудь скандальную газетенку или в суд? Или сразу туда и туда?
Петр покачал головой. Эту тему они обсуждали много раз. Переливать из пустого в порожнее не было смысла.
— Сукин сын прав: ничего у нас не получится. Нужно было сразу, еще когда мы к нему только пришли, чего-то добиваться. А сейчас уже поздно.
— Но давай хотя бы попытаемся испортить ему репутацию, отведем душу…
— И это у нас не получится. Мы расскажем газетчикам свою историю, а Матусевич — свою. И у него она будет не менее душещипательной. По большому счету, мы к нему пришли добровольно и нам никто не выкручивал руки. Нас только обольют грязью и все.
Нет ничего хуже, чем ощущать бессилие перед теми, кто тебя унизил, оскорбил.
— Послушай, — вдруг встрепенулся Головин, — допустим, Матусевичу наплевать на свою репутацию. Чем больше скандалов, тем ему, возможно, даже лучше. Но руководству канала РТ вряд ли нужна шумиха! Думаешь, им приятно будет, если их сотрудников станут обвинять в воровстве чужих идей! А как на это посмотрят хозяева канала, акционеры? Тут не все так просто. Давай напрямую пойдем к Элладину?!
— Можно попробовать, — неуверенно согласился Петр. — Хотя к нему трудно прорваться. Как мы объясним его секретарше цель нашего визита? Нужна какая-то веская причина… Да и он редко бывает в своем кабинете один — всегда там кто-то толчется.
— Ты прав… — почесал затылок Сергей. — Тогда, может быть, где-нибудь перехватим его?
— Где?
— Да просто в коридоре! Скажем ему что-нибудь такое, чтобы он захотел нас выслушать.
— Это уже лучше…
— Надо попробовать прямо сейчас. В это время он должен уходить с работы. Пойдем! — решительно отодвинул чашку и поднялся Головин.
— А может, его уже нет. Все-таки восемь часов… — начал увиливать Петр.
— Главное — не дрейфить! Сейчас мы все выясним.
Они поднялись на этаж, где находилось руководство канала РТ, и заглянули в приемную генерального директора. У Элладина было две секретарши, но в этот час дежурила лишь одна — женщина неопределенного возраста, в строгом черном костюме, напоминавшем мундир. Из всех возможных украшений у нее была только большая круглая брошь, издалека похожая на медаль «За оборону Севастополя». Она вопросительно подняла на вошедших глаза.
