Официант принес напитки, и Кроули подождал, пока он не удалится. Спейтс схватил запотевший стакан и сделал жадный глоток.
– Перейдемте к вопросу о судьбе «Вечерних часов» и прочих моих дел.
– Да, конечно. – Кроули похлопал по пиджаку в том месте, где с внутренней стороны располагался карман. – Все, что вас интересует, при мне.
– Что говорят в Вашингтоне?
Кроули узнал из специальных источников, что многие конгрессмены тоже получили пропасть электронных сообщений и что им целые сутки пытаются дозвониться. Однако не спешил порадовать Спейтса, чтобы тот не заломил несусветную цену.
– Через толстые вашингтонские стены подобные новости пробиваются не так скоро.
– А масса моих зрителей заявляют, что отправили копии писем и конгрессменам.
– Несомненно, – поспешил исправить ошибку Кроули.
У столика вновь возник официант. Мужчины сделали заказы.
– Если не возражаете, – сказал Спейтс, – я хотел бы забрать деньги сейчас. А то принесут еду, и обляпаем их жиром.
– Да, да, естественно. – Кроули достал из кармана конверт, будто между прочим положил его на стол и чуть покривился, когда Спейтс с важным видом схватил деньги. Из-под его рукава выглянуло мясистое, поросшее оранжевыми волосами запястье. Стало быть, этот отвратный цвет – его натуральный, отметил Кроули. Удивительно. Самое немыслимое в этом толстяке – самое естественное. Может, это далеко не единственная его странность? Кроули постарался не обращать внимания на свою неприязнь к сотрапезнику.
Спейтс разорвал конверт, ковырнув бумагу лакированным ногтем, извлек единственную купюру, поднес ее ближе к свету и внимательно изучил.
– Десять тысяч долларов, – медленно прочитал он.
Кроули осмотрелся по сторонам и вздохнул с облегчением: в этой части ресторана они до сих пор сидели одни. О сдержанности и хороших манерах преподобный как будто не имел понятия.
Спейтс все крутил бумажку в руках.
– Десять тысяч долларов, – повторил он.
– Надеюсь, не поддельная? – полушутливым тоном спросил лоббист.
Преподобный вернул купюру на место, засунул конверт в карман пиджака и, не отвечая на вопрос собеседника, произнес:
– Знаете, сколько у меня затрат? Каждый день христианских трудов обходится мне в пять тысяч долларов. Неделя – в тридцать пять. А год – почти в два миллиона.
– Суммы внушительные, – ровным голосом произнес Кроули.
– Вашей проблеме я посвятил целый час своего драгоценного времени. В пятницу я собираюсь снова поднять этот вопрос. Смотрите «Америка за круглым столом»?
– В обязательном порядке. – Кроули знал о связях Спейтса с кабельным христианским каналом и о ток-шоу, в котором он участвовал, однако не смотрел это шоу ни разу в жизни.
– Буду говорить об этом еще и еще раз, – произнес Спейтс. – Пусть вся страна содрогнется от праведного христианского гнева.
– Очень вам благодарен, преподобный.
– Сами понимаете, что десять тысяч долларов за подобное одолжение – капля в море.
Чертов святоша, подумал Кроули. Он ненавидел иметь дело с подобными пронырами.
– Простите, преподобный… Мне казалось, мы оговорили конкретную и окончательную сумму.
– Так оно и есть. Я оказал вам единичную услугу и беру столько, сколько запросил. А теперь предлагаю долгосрочное сотрудничество. – Спейтс поднес бокал к влажным губам, выпил остатки коктейля, поставил бокал с кубиками льда на стол и вытер рот.
– Я подкинул вам блестящую идею. Есть смысл развить ее, даже… гм… без дальнейших вложений извне, – проговорил Кроули.
– Мой друг, речь об истинной войне, о защите веры. Мы сражаемся с безбожниками на нескольких фронтах. Я в любую минуту могу сменить местоположение. Если вы желаете, чтобы я боролся на вашем участке, будьте добры, вкладывайте в операцию требуемые средства.
Официант принес бифштексы из вырезки. Свой Спейтс попросил хорошо прожарить. Его кусок мяса за тридцать девять долларов напоминал по цвету, размеру и форме хоккейную шайбу. Преподобный потер руки и наклонился над тарелкой. До Кроули с секундным опозданием дошло, что его сотрапезник благодарит Господа за еду, а не нюхает ее.
– Что-нибудь еще, джентльмены? – спросил официант.
Спейтс поднял голову и взял бокал.
