Обе они присутствовали на званом обеде, чтобы объявить о наградах и новых открытиях. «Теперь, — говорила Кнеф, — на ней красное платье, слишком тесное для нее; я уже видела его в шкафу «Фокса». Кроме того, что оно слишком тесно, оно и выглядит так, словно его выкопали из старого бабушкиного сундука. Глаза полуприкрыты, рот полуоткрыт, руки слегка подрагивают. Один бокал — слишком много для ребенка, впервые пришедшего на вечеринку. Фотографы как можно выше поднимают камеры, освещая вспышками ложбинку на груди. Она сгибается и выпрямляется, поворачивается и улыбается, с готовностью демонстрируя себя перед объективами. Кто-то склоняется над ней, что-то шепчет на ухо. «Нет, прошу вас, — говорит она. — Я не могу». Дрожащая рука хлопает по стакану. Наконец она поднимается, слышатся смешки — узкая юбка мешает идти, — она направляется к микрофону. Походка нелепа, кажется, что от цели ее отделяют мили; все пялятся на платье, ожидая, что оно вот-вот лопнет и наружу вывалятся грудь, живот и задница. Гремит хриплый голос распорядителя: «Мэрилин Монро!» У микрофона она застывает, закрывает глаза. Следует длинная пауза, во время которой слышно ее усиленное динамиками дыхание — прерывистое, тяжелое, непристойное. «Привет», — шепчет она и шествует в обратную сторону».
«Асфальтовые джунгли», истинное рождение Мэрилин в кино, появились на экранах в июне 1950 года. Закрученная история о ювелирном ограблении, преступлении и наказании и о том, что происходит, когда воры ссорятся. И сегодня эта картина — одна из лучших среди фильмов подобного рода. Мэрилин играла молодую любовницу стареющего преступника, отношения между которыми — в угоду морали дня — подавались как отношения «племянницы» и «дяди». Ее заметили обозреватели «Нью-Йорк Пост» и «Геральд Трибьюн». «Таймс» с похвалой отозвались об игре Мэрилин, назвав ее «безупречным исполнением».
Несмотря на все это, Мэрилин не получила работы, о которой мечтала. За год у нее было несколько эпизодических ролей, типичных для голливудской машины, штампующей дешевку. Джонни Хайд устроил ей семилетний контракт на «Фоксе», но Даррил Занук, человек, однажды уволивший ее, навязывал ей мелкие роли в картинах-однодневках. И Мэрилин предстает в двух ипостасях — публично создает дерзкий образ секс-символа, а в частной жизни — образованной актрисы.
В 1951 году Мэрилин, которой уже исполнилось двадцать пять лет, записалась на вечерний факультет Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, остановив свой выбор на литературе и искусствоведении, в частности, на искусстве Ренессанса. На занятия она ходила в скромном платье, и едва ли кто знал, что она была старлеткой. Для преподавателя литературы эта студентка «ничем не отличалась от девушки, только что вышедшей из монастыря».
Одна незначащая роль сменяла другую, но Мэрилин продолжала спокойно и упорно работать над своим актерским мастерством. Она позаботилась о том, чтобы ее преподаватель Наташа Лайтес была с нею на «Фоксе». Лайтес вспоминает: «Ее привычка смотреть на меня всякий раз, когда она заканчивала сцену, в просмотровом зале давала повод для постоянных шуток... Пленка с отснятым материалом кишела эпизодами, в которых Мэрилин, закончив диалог, немедленно, прикрыв от света глаза рукой, начинала искать меня, спеша убедиться, что хорошо справилась с заданием».
Мэрилин, не спросясь Лайтес, стала брать дополнительно уроки у Михаила Чехова, племянника писателя и ученика Станиславского. Во время занятий она играла Корделию, а он — короля Лира. Его талант завораживал ее. Незадолго до смерти в интервью она говорила о нем как о своем кумире, человеке, «который показал мне, что у меня на самом деле есть талант и что мне нужно развивать его».
Однажды, репетируя сцену из «Вишневого сада», Чехов неожиданно спросил, не была ли она сексуально озабочена, исполняя свою роль. Мэрилин дала отрицательный ответ. Тогда Чехов мудро заметил: «Теперь я понимаю ваши проблемы на студии, Мэрилин. Вы молодая женщина, от которой, независимо от того, что она делает или чувствует, исходят сексуальные флюиды. Ваших боссов на студии ничего не интересует, кроме этого. И я понимаю, почему они отказываются видеть в вас актрису. Вы представляете для них большую ценность как сексуальный стимул».
