Бенино вдруг замолчал, споткнувшись на последнем слове, и Пеппо сразу насторожился. Он понял, что брата посетила некая интересная мысль, кою следовало немедленно записать, иначе потом Бенино её забудет и впадет в уныние, а хуже уныния философа - уж он-то знал наверняка - ничего быть не могло.
- Вот, - со вздохом пробурчал он, вытягивая из притороченной к седлу сумки помятый лист папируса, а из кармана камзола перо и склянку чернил.
Старший брат важно кивнул, придержал лошадь, и, удобно устроившись на её холке, начал строчить, то и дело фыркая от удовольствия - по всей видимости, мысль была действительно интересная. Завершив сей труд огромной кляксой, он промакнул папирус рукавом бархатной куртки и вернул все письменные принадлежности Пеппо.
- Я бывал в этом доме трижды, - посылая буланую шагом, продолжил Бенино, - и всякий раз восхищению моему не было предела - чему, между прочим, Сервус радовался как ребенок...
Они повернули в каштановую аллею, вспугнув своим появлением стайки жирных ленивых голубей, меж которых важно разгуливали огромные, черные с лиловым отливом вороны. Багровый краешек солнца ещё виднелся сквозь листву, но тьма быстро наползала со всех сторон на землю, окрашивая её в черный и серый - вечные цвета ночи; с нею пришла и тишина, поглотившая звуки, и принцесса Луна, что блеснула раз и снова скрылась за большой тяжелой тучей; с нею звезды усыпали небо, только готовясь пока засветить во всю мощь, ярко и - бессмысленно...
С аллеи братья выехали на длинную прямую улицу, потом пересекли круглую площадь, и наконец увидели вдали белые стены дома Сервуса Нарота, покрытые тенью ночи.
Наверное, в светлое время он и в самом деле выглядел великолепно, но сейчас Пеппо только скривил губы в презрительной ухмылке: ничего особенного в этом громадном здании (величиной с центральный храм солнечного бога Митры в Иссантии) он не находил.
- И что с того, мальчик? - недовольно проворчал Бенино, без труда прочитав потаенные мысли брата. - Ночью и красавицу можно принять за дурнушку... Давай-ка поторопимся - я обещал Сервусу прибыть не позже сумерек; если бы твоя буланая не оступилась, так оно и вышло б...
Он с укором посмотрел на несчастную кобылку Пеппо. - Говорил я тебе: возьми вороного. Пусть не так красив, зато молод и резв, а сие для дальней дороги куда важнее...
Бледный лик луны, затянутый клочьями тучи, повис над домом Сервуса Нарота. В этом тусклом безжизненном свете все вокруг - и сам дом, и сад, и ограда из тонких, затейливо переплетенных между собой железных прутьев, и дорога, ведущая к высоким и узким воротам - казалось сотворением злобного Бургана; иначе отчего так затомило вдруг душу, так заледенило кровь? отчего мрачное предощущение овладело всеми мыслями обоих братьев? Пеппо скосил глаза на красивое тонкое лицо Бенино и прочитал на нем отражение своих чувств. Да, сорокалетний философ испытывал то же, что и его младший брат, не далее как прошлым днем отметивший свою семнадцатую весну.
- Вздор... - буркнул Бенино, передергивая плечами. - Митрой клянусь, чистейшей воды вздор...
В этот момент тяжелая створка ворот скрипнула и медленно поехала в сторону, открывая взору братьев прекрасный даже в полутьме сад. Пеппо, отличавшийся богатым воображением, облегченно вздохнул, увидев выходящего из двора на дорогу маленького, совершенно обыкновенного старичка с седой бородой лопатой и короткими кривыми ножками. Он вовсе не был похож на демона, появления коего скорее ожидал юноша в сию ночную тревожную пору. Щуря крошечные глазки, старичок сделал несколько мелких шажков по направлению к спутникам, но остановился, начал возиться с фонарем, который упорно не желал загораться.
- Ламберт? - неуверенно предположил философ.
- Мейстер Брасс? - в свою очередь спросил тот голосом тонким и пронзительным.
- Он самый! - Бенино повеселел и тоже, сколько мог заметить Пеппо, вздохнул с облегчением. - Вот, мальчик: это - Ламберт, самый лучший слуга в Багесе! Так, во всяком случае, утверждает мой друг Сервус Нарот...
Явно польщенный, Ламберт отбросил злополучный фонарь и живо засеменил к братьям, дабы помочь им спешиться.
