Я убедился, что помощь, которую, находясь в Алжире, мы можем оказать Сопротивлению, ничтожна. К тому же разведка (знаменитое БСРА{2}) относилась с недоверием к организациям Сопротивления и, главное, хотела уменьшить размах движения Сопротивления и сделать его послушным орудием в своих руках. Разведка относилась весьма подозрительно к движению, охватившему весь народ и принявшему форму всеобщего саботажа, систематических подрывных действий маки, - к движению, которое вело к национальному восстанию. БСРА ставило перед собой лишь ограниченные цели, не идущие дальше мелких операций специально подготовленных лиц. В ожидании высадки союзников разведчики основали во Франции склады с боеприпасами, снабжая ими некоторые группы Сопротивления, причем в зависимости от своих политических симпатий. И все же главным препятствием для вооружения сил Сопротивления являлось не это. Препятствие заключалось в нехватке самолетов, оружия, боеприпасов, радиотехники, которыми располагали лишь Англия и Америка.
Обращаясь к своим заметкам, я нахожу запись, послужившую основой той истории, которую я собираюсь рассказать. Запись эта гласит: "... Я решил посвятить себя делу, которое мне никто не поручал, - выторговать оружие для Сопротивления... Теперь мне совершенно ясно: этим делом не займутся ни дипломаты, очень мало в нем заинтересованные, ни военные, которые относятся к нему с недоверием. Все зависит от доброй воли и воображения только одного человека - Черчилля. Я хотел бы с ним встретиться; думается, я сумею его убедить".
Без Черчилля ничего нельзя было сделать. Английская разведка не желала считаться с массовым сопротивлением французов. Движение народных масс ее не интересовало. Уже давно все усилия английской разведки сводились к тому, чтобы сформировать специализированные, подчиняющиеся лишь ей одной подпольные группы, не подлежащие контролю сначала Лондонского, а затем и Алжирского комитетов, которые не вызывали у англичан доверия. Результатом бурных споров между де Голлем и Черчиллем большей частью являлось ограничение средств, предоставляемых английской разведкой в наше распоряжение. Таким образом, малая война между союзниками или их разведками боком выходила Сопротивлению.
Как и де Голль - но с империей за спиной, а не только с некоей символической печатью на челе - Черчилль, одинокий ревнитель британских военных усилий, подобен герою "Илиады". Встреча с обходительным и неприметным Эттли или с приветливым министром экономической войны лордом Селбурном, беседа с добросердечным послом Даффом Купером, мечтавшим, чтобы де Голль и Черчилль забыли на его груди о своих распрях, обращение к Клеманс Черчилль, которая каждое утро, проснувшись, просовывала записочки под дверь ванной, где мылся Уинстон, визит к Макмиллану, или секретарю Черчилля Мортону, или к генералу Гьюбинсу, распоряжавшемуся таинственным СОЭ{3}... Свидание со всеми этими людьми ничего не дало бы. Только авторитет Черчилля - его творческое воображение или гнев - мог опрокинуть препятствия, воздвигнутые полковниками, генералами, дипломатами и министрами или оставшиеся как результат их деятельности.
Но Черчилль был болен. Воспаление легких удерживало его в Каире. Ходили слухи, что он между жизнью и смертью и вряд ли снова возглавит руководство операциями.
Наступил январь. Дипломатические демарши французского правительства. не отличались настойчивостью. Нота, врученная Уилсону и Макмиллану представителям Америки и Англии при де Голле, - осталась без ответа. Безрезультатным оказалось и первое обсуждение вопроса в Консультативной ассамблее.
Обсуждение это, на которое я отчасти рассчитывал, оказалось удивительно тягостным. Я очень волновался. Ведь я еще не свыкся с положением министра и парламентария. Выступая в Ассамблее, я думал о товарищах, которые во Франции ожидали результатов, о союзных правительствах, которые, как мне казалось, относились к вопросу безразлично. Все это не могло не отразиться на моем выступлении: "Каково было положение во Франции в 1940 году? Всеобщее оцепенение, развалины и у власти гнусный старик, снедаемый честолюбием...