В хате было и дымно, и душно от множества горевших лучин, но зато неудержимое веселье так и разливалось, так и шумело, словно весенний поток. Множество девушек сидело рядышком на лавках около стены хаты. Перед каждою стоял поставец с лучиною и прялка: все они прилежно пряли, перекидываясь остротами и шутками с паробками. В углу сидел старый бандурист с длинными седыми усами, в высокой бараньей шапке, в длинной суконной свите и лычаных лаптях. Он рассеянно перебирал струны и молча посматривал на девушек из-под нахлобученной шапки. Посреди комнаты в толпе паробков стоял высокий, худой крестьянин. Катря его в первый раз видела. Она поспешно оглядела всю избу: Ивашка не было. Девушки обрадовались ее приходу, многие повскакали с мест, усаживая ее, и все голосили:
– Панночка, панночка пришла!
В эту минута хозяйка, высокая, плотная женщина с дородным, но еще красивым лицом, принесла целую груду пряников в большой деревянной чашке и поставила ее на стол. Девушки принялись за лакомство. Катря подошла к столу и взяла для приличия один пряник. Старый бандурист ударил по струнам и хриплым дребезжащим старческим голосом запел какую-то песню. На него мало кто обращал внимание и в углу, где он сидел, не горела лучина.
– Панночка, а панночка, ясные оченьки! – проговорил он тихим хриплым голосом, – подойди поближе, не бойся старика, я тебе поворожу.
Катря засмеялась и подошла.
Старик говорил вполголоса и никто из девушек не слыхал его слов. Он грянул по струнам и из-за звуков бандуры Катря услыхала голос Ивашка:
– Или не узнала меня, сердце мое?
Девушка с испуга чуть не вскрикнула, но в ту же минуту зажала рот рукой. Она взглянула в глаза бандуристу и тихо засмеялась.
– Экий ты шальной, Ивашко, напугал меня до смерти, я думала оборотень. Как тебе в голову пришло так нарядиться?
– Это мне моя панночка в прошлый раз приказала, – усмехнулся Ивашко. – А я ж тебе не приказывала! – удивилась Катря.
– Не ходи, говорила часто, не садись близко. Узнает опекун, обоих нас со свету сживет. Ну, вот я и умудрился.
В это время к ним подошли девушки и Катря от души пожелала им провалиться. Но делать было нечего; девушки увели ее с собою петь песни и прясть лен.
Старик-бандурист через некоторое время незаметно исчез из избы. Когда его хватились, чтобы сыграть плясовую, его уже не было.
– Ишь ты, старый дид, – ворчали паробки, – утек.
Катря стала собираться домой.
– Куда так рано, панночка? – уговаривали ее девушки. – Подожди, сейчас плясать будем. Вон длинный хлоп обещается достать бандуру у соседа. Брыкалок, действительно, боясь, чтобы не стали разыскивать Ивашка, обещал скорехонько добыть инструмент и скрылся за дверью.
– Нет, сердыньки, пустите, – вырывалась от подруг Катря, – боюсь, как бы не хватились дома.
– Как же ты одна пойдешь? – уговаривали ее. – Еще упырь либо оборотень встретится.
– Здесь недалеко! – весело крикнула им Катря на прощание, – а оборотней я не очень-то боюсь.
На дворе навстречу Катри попался Брыкалок с бандурой.
– Ступай, панночка, влево, – шепнул он ей. – За второй избой, на пустыре, твой бандурист тебя дожидается.
Катря удивленно взглянула на хлопа, но, тотчас же сообразив, в чем дело, кивнула головой и побежала на пустырь, где ждал ее Довгун.
Молодые люди передали друг другу все, что случилось с ними за это время. Ивашко не видал Катрю уже с месяц. Когда Катря узнала о постигшей Довгуна опасности, она разразилась гневными восклицаниями на пана Данила. – Злодей он, кровопийца, больше ничего! – говорила она. – Кабы воля моя, – сейчас бы от него ушла.
– Потерпим, сердце, – отвечал Ивашко. – Будет и на нашей улице праздник.
