1898
Красивое улыбающееся лицо Грэга было словно островок надежды в сумерках вокзала в Сан-Франциско. Взгляд его глаз сказал ей, что он скучал по ней и что он любит ее. Он обнял ее и поцеловал, и в улыбке Поппи было такое невыразимое облегчение, что он засмеялся.
– Я вижу, что ты рада вернуться домой.
– И я рада видеть тебя, – прошептала она, со слабой тенью надежды, что, может быть, даже после всего случившегося, жизнь еще не кончена для нее.
Дом Константов еще никогда не казался ей таким настоящим домом. Когда она кормила своего арабского скакуна Рани яблоком из кармана, она смотрела через изгородь загона на извилистую линию холмов и далекую голубую гряду гор и благодарила Бога за то, что он не позволил ей натворить непоправимых вещей тем безысходным утром, когда она была одна в комнате отеля в Венеции. Она была дома опять – в единственном месте, которое было ее настоящим домом, и Поппи не хотела больше никогда уезжать отсюда.
Каждый вечер, когда она ложилась спать, она говорила себе, что Грэгу совсем не нужно знать о том, что случилось, и, наконец, убедив себя в том, что она поступает верно, она сказала ему, что выйдет за него замуж.
Какими нежными были его поцелуи по сравнению с животными грубыми поцелуями Фелипе, и какими бережными чуткими были его руки, когда он ласкал ее волосы или брал ее руку. Но она чувствовала себя вялой и усталой.
Когда у нее в первый раз нарушился цикл, она подумала, что это, должно быть, из-за зверской атаки Фелипе, и беспокоилась, что это может значить; но она была слишком наивна и напугана, чтобы спросить у врача. Когда у нее не пришли месячные и в следующий раз, она решила, что это анемия, что весь ее организм пострадал. Да и потом ведь говорят, что такое бывает с новобрачной… но, конечно, она не была замужем и не могла у кого-нибудь спросить. И вот однажды, за неделю до того, как должны были приехать Энджел и Фелипе, она проснулась утром и почувствовала себя очень плохо.
Грандиозный бал был устроен в отеле «Арлингтон», на котором собралась вся семья Абреге, чтобы приветствовать возвратившуюся домой Энджел и ее заграничного мужа.
– Мы приглашаем нашего сына на наши земли и в наш дом, – сказал Ник, поднимая свой бокал в честь Фелипе. – За истинного дворянина и благородного человека!
Розалия подумала, что сегодня Ник выглядит совсем как русский – со своими густыми белокурыми волосами, в которых вспыхивало серебро, и его глаза были морозно-голубыми, словно он все еще вглядывался в заснеженные равнины России, которые видел теперь только в своих воспоминаниях и снах. Но мы – настоящие американцы, думала она, и в наших потомках будет течь смесь русской и мексиканской крови, а теперь еще и итальянской. Взглянув на бледное, немного осунувшееся лицо Поппи, она добавила про себя – и ирландской тоже, потому что, когда Грэг женится на Поппи, ирландская кровь Джэба Мэллори потечет в жилах Константов.
Поппи сидела, опустив глаза, нервно сжимая ножку бокала с шампанским, когда Фелипе произносил очаровательную ответную речь на приветствие Ника. Девочка несчастна, внезапно интуитивно почувствовала Розалия; что-то не так… хотя не было никакого сомнения, что она рада выйти замуж за Грэга; и, как она сказала на следующий день после приезда в Калифорнию, счастлива вернуться домой и больше не хочет никуда уезжать. Но все же она выглядела беспокойной, нервной… словно хотела убежать от чего-то. Но от чего?
Но тут заиграл оркестр, и Розалия стала смотреть, как Фелипе подхватил ее любимую Энджел и закружил ее по паркету, и все гости аплодировали, и в тот же момент Поппи была забыта.
Энджел, поджав под себя ноги, сидела на своей прежней кровати в слабоосвещенной комнате Поппи и рассказывала об их путешествии; о ресторанах Парижа и лондонском дожде, и о чудесах Нью-Йорка. Поппи, нервничая, придумала себе занятие у туалетного столика, без конца расчесывая волосы и глядя на отражение Энджел в зеркале.
– Поппи, – сказала Энджел застенчиво, – помнишь наше обещание? О том, что кто первый выйдет замуж, расскажет? Ну что ж… в общем, это ничего общего не имеет с коровами и овцами! Ох, Поппи, это так чудесно! Как я тебе могу передать… Это самое нежное, любовное… тонкое ощущение на земле – и в то же время это восхитительно. Фелипе был так чуток и понимающ… Господи, мне потребовалась неделя, чтобы привыкнуть, но он никогда не торопил меня, он просто прижимал меня теснее к себе и успокаивал, и ласкал, и когда он, наконец, сделал это, это казалось вполне естественным.
