«Господи, что со мной?» – думала она бессвязно, остро ощущая тепло и бархатистость его дыхания.
Физическое влечение к Тревису подчиняло ее, и все что она хотела в эту минуту, это физической близости с ним.
Забыть логику, забыть свою затею, поверить в то, что ей это необходимо. Сейчас правота желания была более требовательной, более сильной, Тори справилась с молнией на джинсах Тревиса, стянула и отбросила в сторону. Теперь они были единым целым, желающими одного и того же. Такое влечение существует на уровне, отрицающем логику, так что полученное наслаждение не кажется порочным и поэтому безгрешно.
Как бы она хотела поверить в эти его уловки, эти осколки привычного покоя, умоляющие ее остаться. Если бы она только могла предаться жизни, такой как она есть, и любить его без всех этих сложностей, не беспокоясь о будущем и обязательствах. Если бы только ей снова было двадцать три, и она не чувствовала, как ускользает время. Тори последний раз попыталась взять себя в руки, когда он откинул одеяло и очередная волна пробежала под ними. Теперь они были совершенно раздеты, и его губы двинулись вниз по ее телу, чувствуя отклик. Он лег, на бок, обхватив ладонями ее ягодицы.
Какие страсти бушевали внутри них. Какой хаос противоречий и неразберихи. Ничего больше не имело смысла: от частично упакованных коробок, которыми была заставлена их маленькая, всегда в безупречном порядке, квартира, до безумных мириад цветов, которые прибывали и сюда.
Теперь, когда Тревис был, внутри нее и целовал ее в лихорадочном возбуждении оттого, что никогда больше не увидит ее, Тори закрыла глаза и крепко обхватила его, двигаясь в ритме их желания, любя его больше, чем когда-либо хотела любить кого бы то ни было. Тишина в комнате нарушалась только звуком напряженно двигающихся тел.
«Попроси меня выйти за тебя замуж! Будь ты проклят. Получи свой чертов развод и обещай мне весь остаток своей жизни…» – слезы заливали лицо Тори, когда она вцепилась в него на краю кульминации, ожидая разрядки.
Когда это произошло, он последовал за ней в своем собственном экстазе. Затем Тревис изумил ее своим предложением.
– Ты не едешь в Лос-Анджелес, – произнес он, задыхаясь. Его тело все еще вздрагивало. – К черту все. Я женюсь на тебе.
Тори была слишком ошеломлена, чтобы отвечать. Она не так представляла себе это предложение, и не была убеждена, что верит ему. Слишком много было полупредложений от него в прошлом.
«Полу» – потому что они всегда зависели от какой-то отдаленной и ненадежной перспективы: от денег или от того, получит ли он развод. Помня длинную череду разочарований, она отстранилась и посмотрела на него, пытаясь заглянуть к нему в душу.
– Тори, в этот раз я именно это имею в виду, – заверил он, приподнимаясь на боку, чтобы заглянуть ей в лицо, и сжимая ее руки. – На самом деле.
Разрываясь между эйфорией и полным недоверием, Тори перевела взгляд с него на льдисто-голубую стену, которую они вместе красили, на картину в раме. По всей комнате были разбросаны их фотографии. И везде стояли коробки, помеченные для Беверли Хиллз.
– Я хочу, чтоб ты стала моей женой, – прошептал Тревис, еще сильнее сжимая ее руки.
То, с какой любовью он это сказал, заставило ее сердце подпрыгнуть, и она почувствовала головокружение от своей победы.
– А как насчет развода, Тревис? – Этот вопрос нервировал их обоих.
Он взбил подушку, сложил ее пополам и подсунул себе под голову.
– Не беспокойся. Я позабочусь об этом.
Тори медлила в нерешительности. Момент был такой драгоценный, такой хрупкий, и она боялась, что он разобьется вдребезги.
– Тревис, если ты подведешь меня опять, я никогда не прощу тебя. – Ее маленькая рука энергично сжалась в кулак, который она угрожающе прижала к его крепкой груди.
Сейчас, наблюдая за ней, он был воплощением невинности, и она устыдилась собственной недоверчивости.
– Что если я поклянусь на Библии, а? – Он улыбнулся, обводя указательным пальцем ее бедра.
– Не пойдет. Ты плохой католик.
– Ладно, тогда я поклянусь жизнью своей матери, – мягко сказал он и в угоду ей шутливо опустился на колени.
