Спал он теперь плохо, потому что постоянно по ночам думал о предстоящем воскресенье, об игре; Сибилла начала жаловаться, что и она из-за него потеряла сон -- бродит по квартире с таким шумом, который поднимает выброшенный на пляж кит. Ночью в четверг и пятницу он теперь спал на кушетке в гостиной. Ему казалось, что часы тикают громче лондонского Биг Бена, но объяснял это своим нервозным состоянием. В субботу вечером, как и положено, вся команда отправилась ночевать в отель, так что у Сибиллы не было никаких причин жаловаться на бессонницу. Хьюго жил в одной комнате со Сматерсом; тот много курил, был не дурак выпить и гонялся за молодыми девушками. В два часа ночи, все еще не сомкнув глаз, посмотрел на Джонни: спит как младенец. И тут Хьюго подумал, не сделал ли ошибки, выбирая для себя такую жизнь.
Несмотря на легкое прихрамывание, воскресенье стало знаменательным для Хьюго днем. В середине первого периода, после первого столкновения, когда нападающий ударил его коленом по голове, Хьюго вдруг обнаружил, что теперь не только воспринимает условные сигналы от группы совещающихся на поле игроков, но и понимает, что они означают, как будто изучал планы их игр несколько месяцев. "Рыжий -- справа! К пятьдесят второй по двое! Начинаем при счете "два"!" -- доносилось до его левого уха ясно, словно в трубке телефона, и эти закодированные короткие фразы сразу расшифровывались в мозгу: "Фланкер -- направо, ложный выпад перед правым защитником, обход, передача правому полузащитнику и прорыв со стороны инсайда к границе левого края!"
Хьюго, как прежде, послушно занимал свое место в линиях защиты, которой командовал Краниус, но, как только начиналась игра, манкируя своими обычными обязанностями, бежал туда, куда, как он знал, поведут мяч игроки противника. Перехватил два паса, перебил еще три и совершил столько блокировок, сколько все игроки команды, вместе взятые. С каким мрачным удовлетворением, вперемежку с чувством вины, услыхал он слова Гейтса, защитника противника: тот на совещании прорычал по его адресу. "Кто позволил этому Плейсу, с его рыбьей мордой, атаковать по всему полю?!" Впервые слышал, как игрок другой команды упомянул вслух его имя.
Только уже покидая поле вдруг понял, что в сегодняшней игре Сматерс ни разу ничего ему не крикнул. В раздевалке попытался перехватить его взгляд, но почему-то упорно отворачивался.
В понедельник утром вся команда просматривала кинозапись игры, и тренер останавливал ее только в тех местах, где действовал на поле Хьюго, и потом демонстрировал в замедленном темпе все детали его игры, повторяя их снова и снова. В этот понедельник он чувствовал себя гораздо хуже, чем обычно. Тренер не говорил ничего, кроме одной лаконичной фразы: "Ну, посмотрим еще разок". Приходилось все время глядеть на себя на экране, причем он в центре игроков; это на него сильно действовало, смущало -- словно выступает перед товарищами в главной роли на театральной сцене. Раздражало еще и другое: сколько раз, даже если был прав, позволял блокирующим игрокам противника сбивать себя с ног; сколько проведенных им "чистых" столкновений превращалось не по его вине в упорные схватки, когда противник повисал на нем и приходилось волочь его на себе несколько ярдов по газону. В команде существовало строгое правило -- при кинопросмотре игроки не делают никаких комментариев,-- поэтому, Хьюго понятия не имел, что думают о нем товарищи, как оценивают его игру.
Но вот просмотр кончился; Хьюго первым бросился к двери, однако тренер помахал ему рукой; большим пальцем сделал понятный всем жест -- приглашаю, мол, в свой кабинет. Хьюго приковылял, ожидая самого худшего. Просто у него в руках не для показухи: пальцы на правой ноге как отбивная котлета; ожидая; войдет тренер, Хьюго лихорадочно придумывал, как сообщить ему о своем увечье, чтобы оправдаться за куда менее славные моменты своих действий на поле -- они ведь тоже запечатлены на пленке.
Тренер явился -- с расстегнутым воротником рубашки на толстой шее, чтоб не мешал свободно изъясняться. Плотно закрыв за собой дверь, сел и серьезно заворчал. Это ворчание означало: Хьюго разрешено сесть. Он и сел на деревянный стул с прямой спинкой, поставив трость перед собой -- пусть тренер получше ее видит.
