Бог после шести - страница 71
В большом и тягостном раздумье наставник. Сорвалось начинание, нужно придумывать что-то другое. Не вышла суперсекта — создадим школу апостолов. Превратим притворяшек в носителей истинного знания… Эх, и надоело!
Снова начинать сначала? Который раз? И силы не те, и годы, да, пожалуй, и не получится. Нет, нужно кончать. Ставка на смерть. Только так появится хоть какой-то шанс на жизнь. Вспыхнуть факелом и уйти. Или — вспыхнуть и остаться? Так или иначе — нужен огонь. Чтоб пожар пошел на всю страну. Взрыв и жертвы. Тогда только заговорят, закопошатся. Тогда возникнет легенда и станет жить, обрастая подробностями, слух о новой религии. И он, Кара, огненный старец, будет героем этой легенды. Возродить самый известный, самый простой способ очищения. Костер, костерик, кострище… А может, и не костер…
Время важно. Нет у Кары времени: там докопались уже до того дела, и клубочек теперь пойдет разматываться к самому началу. То есть к концу. И так конец, и сяк конец. Выходит, как ни крути, итог один. А потому нужно сделать его поярче.
Ох, тошно Каре, тошно! Всех к черту. Всех, всегда и всюду. Только так.
Тянут грехи по жизни, точно жилы на барабан мотают. Какая нечистая сила сподобила его родиться именно таким? Разве он виноват?
Засунули в грязную темную щель. Жизнь называется! Ложь все это. Ложь. Но пусть лжецы поостерегутся: ему, Каре, себя не жалко. Пусть тысячу раз подумают, прежде чем соваться в его дела. Миллионы раз пусть думают. Пусть.
Идет машина, погромыхиваег. За рулем — Худо с остекленелыми глазами. Обветренными, потрескавшимися губами что-то пришептывает. Если вслушаться — дорожные знаки считывает. До поворота триста метров. Уклон. Переезд со шлагбаумом. Осторожно — дети.
Не в себе парень. Еще не тронулся, но уже вполне к этому готов.
Рядом с ним сидит Кара, но вперед не смотрит, полуобернулся в неестественной позе, по-своему, по-змеиному, и над задним сиденьем завис. Тяжело висит, медленно покачиваясь. Молчит, но лучше б говорил. В молчании Кара невыносим.
Это полной мерой ощущает Костя-йог. Он скривился и прижался лицом к заиндевелому стеклу, бесмысленно вглядывается в монотонный зимний пейзаж. И ничего вокруг не видит толком.
Никто в этой машине природой не интересуется. Маримонда и Пуф сейчас вполне равнодушны к окружающему миру, их головы безвольно мотаются в такт толчкам. Приоткрыты их рты, смежены веки. Они спят, им грезятся больные сны. Видя, что Костя уклоняется от общения, Кара поворачивается, останавливает клейкий взгляд на расплывшемся профиле Худо. Но и бывший художник бесчувствен к гипнотическим взорам Кары, он безукоризненно ведет машину, ему нельзя пропустить ни одного знака, он весь в биении мотора, поворотах руля, вращении колес. Он не человек, он часть этой машины.
Хмурится Кара, тяжелеет, уходит в себя. Зол Кара, зол. Слепая ненависть к спутникам вдруг проникает в больной его мозг. Временами Кара испытывает приступы затмения, мысли сбиваются, думается невпопад.
Притворяшки — разве это материал для легенды? Какие из них апостолы? Почти не люди, мразь, отбросы. Ну да, им, может быть, больно, но и скотине больно, она ревет, чуя конец, когда ведут на заклание. Кто к тому реву прислушивался? Бог? Люди?.
Однако и притворяшки могут сопротивление оказать. Побег не очень гладко прошел. Этого Пуфа почти силком пришлось уводить. Может, зря, а может, не зря. Чем больше, тем лучше, — дальше полыхнет. Не личность важна, а цифра. В цифре большое значение. А сопротивление преодолевать надо. С самого начала давить, на корню. Чтобы всякий дух самостоятельности, как дурную воду из тела, выжать. Нужно тряхнуть компанию, пусть почувствуют остроту момента…
— Привал, братья, привал! — рявкнул Кара, и спящие стали приходить в себя. Стонали, потягивались.
Худо свернул в лес. Машина вильнула, завалилась, мотор заглох.
— Осторожней, — Кара весь внимание и напряжение, — а то снова сядем, как прошлый раз.
Мужчины медленно выгрузились. Мари осталась в машине, она никак не могла очнуться от забытья.
— Не трогай — ее, — Худо придержал руку Пуфа. — Пусть спит, сама очнется.
