— Но в вас же не стреляют?
— То-то и оно. Но все равно — от болезней и разных несчастий будем застрахованы навсегда. Он даже предложил присвоить название нашей группе, вроде бы как название улицы — имени Людмилы. Дескать, мы не притворяшки, а людмильцы. Во как!
— Ты запомнил этого человека, можешь описать его портрет?
— Смогу, он у меня как вылитый перед глазами. Почти как…
Виктор запнулся и замолк. Он хотел сказать, как образ той страшной, бледной и хрупкой руки, тянущейся к дверям дачи, в ту памятную новогоднюю ночь.
Николай Николаевич некоторое время молчал, потом заволновался:
— Значит, ты подозреваешь, что тут не все чисто? Есть еще и закулисные фигуры?
— То-то и оно! Когда я его слушал, меня все время не оставляла мысль о новогодней ночи. Мне даже показалось понятным, кто там был. И даже понятно, зачем там был этот человек.
— Да, — задумчиво сказал Николай Николаевич, — это выглядит правдоподобно. Круговая порука, шантаж, психологический стресс. Все подбирается одно к одному. Так, пожалуй, и следует действовать, создавая покорную секту. Во всяком случае, личность эту проверить надо так или иначе. Что ты думаешь предпринять?
Виктор развел руками:
— Я пришел к вам посоветоваться.
— Ну, не знаю, — сказал Николай Николаевич, — куда в таких случаях обращаются. Я думаю, что в райкоме тебе подскажут. У меня там есть знакомый. Сам сходишь и поговоришь.
Он сел к столу и быстро набросал записку.
— Сходишь к секретарю Клочкову. Григорий Иванович — парень молодой и чуткий. Расскажешь все, что говорил мне… Я рад за тебя, — вдруг сказал, протянув Виктору руку, Николай Николаевич. — Своевременно разобрался, чутье правильное, будем считать, что притворяшки для тебя прискорбный, но поучительный эпизод. Я на твой счет успокою родителей.
— Поучительный! — задумчиво сказал Виктор. — Я предпочел бы остаться неученым.
Торопливо попрощался и ушел. Внизу, во дворе, он оглянулся на шестой этаж. Там, у окна, на обычном месте сестры стоял и смотрел ему вслед Николай Николаевич. “Заботливый. А ведь правильный мужик Николай Николаевич”, — сказал себе юноша, поднял руку, помахал зятю.
Возле знакомой витрины бросил привычный косой взгляд на свое отражение. Не сразу узнал себя и даже чуть замедлил шаг в удивлении.
Изменился Виктор. Куда девалась его заносчивая молодцеватость? В темной воде стекла сутулилась высокая фигура. Печалились глаза под пыжиковой шапкой. Незнакомо, устало обвисли плечи.
Что же это ты, парень? Точно прокололи яркий, праздничный шар, выпустили из него воздух. Скис?
Он постарался побыстрей пройти мимо ненужных ему сейчас зеркал.
На душе было горько, смутно, мерзко. Какая-то совсем новая нота появилась в его состоянии. Нотка раздраженной печали. Легко стал заводиться: вчера подрался с Худо. Да и не подрался даже, а просто набил морду этому молодчику. Глупо получилось. Так глупо, что не захотелось рассказывать Николаю Николаевичу.
А дело было так.
Откричав свое, Кара ушел, не дождавшись вопросов от притихших слушателей. Только напоследок рявкнул: “Подумайте и решайте! Один выбор на всю жизнь: либо в князья, либо в холопы!” Под таким заманчивым лозунгом и сгинул проповедник, оставив притворяшек в молчаливом недоумении. Все молча осваивали услышанное. Тогда он, Виктор, встал и подошел к Олегу:
— Ты, я вижу, уже оправился? Все в порядке?
— В каком смысле? — насторожился Худо. Видно, почуял неладное.
— В простом: все, мол, забыто, шито-крыто.
— Не пойму я что-то тебя, Солдат, — отвел глаза художник. — О чем ты?
Здесь Виктор взял легонько собеседника за его ситцевую рубаху, расписанную от руки красивыми жар-птицами и, тряхнув чуть-чуть, сказал:
— А о том. О секте твоей дурацкой. О вранье твоем красивом. О том, как глупеньких девчонок приманивал и голову им морочил. Ну, и… о Людмиле новопреставленной!
Тут он и стукнул художника. Многое вложилось в этот удар. И злость на себя туда же приплюсовалась, и досада: раньше надо было, когда Люська жива была…
Понятно, Костя и Пуф бросились разнимать их. А что разнимать? Он и не собирался больше к этой мрази прикасаться. Врезал как следует, но легче от этого никому не стало. Выходя из мастерской, все же сказал им:
