— А Костя — Йог, ушёл от родителей, снял комнату и живет, как настоящий йог: постится, сосредоточивается, позы всякие принимает. Работает по вечерам грузчиком.
— Нет, ночным сторожем, — заспорила Янка.
Но Худо помирил их:
— Не пререкайтесь, у него сложная специальность. Он совместитель — ночной сторож и грузчик.
— Да, между тем он умница, эрудит и диплом техникума имеет с отличием. Но не это для него главное. Да и для нас тоже не это главное.
— А что? — Виктор напрягся. Когда же они скажут свое главное? Всё ходят вокруг да около, взаправду притворяшки.
— Понимаешь… — Худо свел брови в одну линию, — главное для нас — свобода чувств. Мы чувствами своими занимаемся. Мы внимание обращаем не на то, что кажется важным для других людей: внешность, образование, слава, развитие. Все это хорошо, но нам так неинтересно. Как-то не нужно это нам.
— А что же вам нужно?
— Настроение. Состояние души. Разнообразие в чувствах. Свобода, полная свобода в ощущениях. Что хотим, то и чувствуем. Ты пойми, — продолжал Худо, — не делаем что хотим, а чувствуем что хотим. Существенное отличие. Мир вокруг нас признаем и принимаем таким, какой он есть, каким он дан. Свой долг, как говорится, исполняем справно. До шести вечера притворяшки — обычные члены производственного коллектива, зато после — извините и прощайте, дорогие друзья-сослуживцы. Мы уходим в мир своих чувств, которые, между прочим, никого не касаются. Мы никого не обижаем и даже моде следуем умеренно. Знаем: не модой единой жив настоящий человек. Вечер и ночь принадлежат нам, отданы на разграбление. Но мы никого не грабим. Мы просто возвращаемся в души свои, зажигая там свечи наших эмоций. А уж каких — это наше дело. По принципу: моя душа — моя крепость. Кого хочу, того пущу. А не захочу — не пущу. На-кось, выкуси. Они насели на нас, — сказал Худо, махнув рукой в сторону темнеющих зданий, автомобилей, прохожих. — Учись, работай, превратили нас в какие-то автоматы. Мы не можем с ними бороться. Мы никому ничего не хотим доказать. Просто используем свое право на свободу чувств, и все. Все по закону.
— Да, действительно, только очень неопределенно как-то, — нерешительно сказал Виктор. — Детская какая-то философия… — Он замолк, боясь обидеть собеседников.
— Вот именно! — улыбнулась Янка. — К этому стремятся притворяшки. Остаться детьми в душе. Все зло, глупость и неполадки, мол, от взрослых. Главное — подольше быть детьми.
— Ну, тогда просто нужно не стареть, — засмеялся Виктор.
Когда машина, приседая в мокрых рытвинах, въехала во двор, психологическая атмосфера под крышей “Москвича” четко определилась. Виктор до поры до времени считался новичком, которому прощаются промашки и неловкости. Объяснив, кто такие притворяшки, Худо пребывал в состоянии расслабленности. Его душа артиста была награждена не только молчаливым одобрением слушателей, но и собственным удовлетворением. Как это ему так четко все удалось объяснить! Формулировочки получались круглые и точные, и было приятно осознавать, что мысль мастера по-прежнему ясна. Он сказал этому парню все, что думает. Пусть теперь тот поразмыслит и найдет ответ. Вряд ли найдет что интереснее. Худо даже причмокнул от удовольствия и врезал машину в сугроб.
— Резиденция Пуфа! — торжественно объяснил он.
Виктор огляделся. Резиденция показалась ему невыразительной и унылой. Пятиэтажные серые стены в кирпичных шрамах, цементный двор с чахлым, припорошенным снежком сквером, съежившиеся от мороза кальсоны и рубахи на балконах. В сквере гуляла почтенного вида старуха с собачонкой в поношенном тулупчике.
Виктор вздохнул, вылез из машины, за ним выскочили девушки, последним вышел Худо. Он хлопнул дверцей и понесся вперед, в темное отверстие подъезда, откуда на Виктора пахнуло хозяйственным мылом и кошками. Неосознанное до конца чувство протеста стало проникать в душу Виктора.
Когда они вошли в квартиру Пуфа, обволакивающее Виктора ощущение игры усилилось. Пуфом оказался вертлявый, неулыбчивый, говорливый парень. Он выскочил навстречу и завертелся мелким бесом. Что тут началось! Все говорили наперебой, словно упражнялись в бессмыслице. Казалось, они сразу и навсегда поглупели. Первым среди говоривших чушь оказался сам хозяин. Рассаживая гостей, он сделал широкий жест рукой и сказал:
