Для меня это было предупреждающим сигналом. В двух словах я дал понять Люсьене, что прекрасно сознаю щекотливость положения, в которое ее поставил, и смело беру на себя всю ответственность. Если бы она хоть слегка вызвала меня на объяснение или, вернее, выразила бы мне недоверие, я готов был тут же просить у нее руки и назначить день свадьбы. Но она, напротив, была настолько деликатна, что приняла мои слова как вспышку и рассталась со мной с таким видом, как будто ничего не произошло.
* * *
Я стараюсь быть кратким, но хотел бы еще больше сократить свой рассказ. Ведь не из-за удовольствия оживить эту скромную идиллию — как бы реальна она ни была — я отнимаю время от своих обычных занятий.
Пожалуй, было бы достаточно напомнить в двух словах об этих предварительных событиях, не беря на себя труд подробно о них рассказывать. Но тогда у меня осталась бы вот какая задняя мысль: «На первый взгляд обстоятельства, при которых я встретился с Люсьеной и связал мою судьбу с ее судьбой, равно как факты и даже чувства, которыми было отмечено начало наших отношений, не представляют ничего особенного. С виду все было как полагается. Но невозможно допустить, чтобы на самом деле ничего не произошло. Я не мог подойти к Люсьене впервые, начать знакомство с нею, видеть, как она живет, проводить свои первые часы с нею, не будучи восприимчивым к чему-то немного исключительному, не получив тем или иным способом предупреждения. Начало этой любви не могло походить на начало всякой вообще любви. Но следовало бы приглядеться ко всему этому поближе».
Для устранения задней мысли такого рода существует только один способ: произвести требуемую ею проверку и доказать, что она ошибочна[9].
* * *
На следующий день после этой прогулки я так мало чувствовал себя «предупрежденным», что еще немного и наступило бы полное отрезвление. Я думал о серьезности красивого жеста, который я сделал вчера, о цене моей свободы, которую только что скомпрометировал чуть не с полуслова, может быть, безвозвратно. Упрекал я себя также и в более отвлеченной форме: за то, что своими поступками до такой степени обнаружил свои намерения. Наивный школьник, казалось мне, лучше умеет владеть собой и более ловок, чем я.
Должен, впрочем, сказать, что эти сожаления не отличались большой убедительностью и длились недолго. Правда, я продолжал немного подсмеиваться над собой. Я преждевременно прощался с годами свободы и молодости, и сердце у меня порядком ныло. Точно я прощался с родными берегами, отправляясь в заманчивое плавание, от которого более проницательные товарищи отказались. Пусть. Я затевал глупость. Но в конце концов она не была лишена приятности и не заключала в себе ничего низкого.
Впрочем, я поступил бы совершенно иначе, если бы мне показалось, что Люсьена приняла ближе к сердцу, чем я сам, то, что произошло, или так или иначе воспользовалась своего рода обязательством, которое я готов был взять на себя. Другая бы на ее месте не преминула, например, написать мне на следующий же день письмо в двенадцать страниц, где, делая вид, что не может простить себе нашего неосторожного поступка, притворяясь, будто она только и думает об ужасно щекотливом положении, в которое я ее поставил, и несказанно жалеет о спокойной жизни девушки, зарабатывающей свой хлеб, достаточно ясно вывела бы заключение, что зло не непоправимо, ибо я обещал загладить его. И кто знает, быть может, пришлось бы еще прочесть postscriptum в таком роде: «Простите, мне не следовало бы говорить вам этого, но я положительно схожу с ума. Иногда мне вдруг хочется положить голову на вашу (могучую) грудь. И я дрожу от счастья, думая о (прелестном) гнездышке, которое мы себе устроим».
Призыв к порядку в таком стиле или какой-нибудь аналогичный шаг развязали бы мне руки. Все приключение я свел бы к его настоящим размерам, которые были очень скромные. Я сказал бы себе, что дом Барбленэ был положительно полон ловушек; что если и была совершена неосторожность, то доля ответственности за нее падает и на Люсьену; и что в общем ничего серьезного не произошло. Так как слепое уважение к легкомысленно данному слову всегда казалось мне бременем, навязываемым честным людям (мне не раз пришлось пострадать из-за этого), то я думаю, что у меня хватило бы силы уехать с марсельским поездом.
