Ну и ладно. Я себя не вижу, а Лита, похоже, не возражает. Так что будем считать, что картина совершенна.
Я посмотрел на содержимое тарелок, напомнившее мне, что я голоден, на вино, и не выдержал:
— Лита, откуда все это?
— Привезли то, что я заказала — еще когда доставляли для нас продукты. Я попросила это. Ты не бойся, это не я готовила!
— Я и не боюсь, я в шоке. Ты спланировала все?
— Естественно. — Она открыла бутылку, — вот это я так и не научился делать! — и наполнила бокалы. — Мне казалось, что условия будут подходящие, лучше, чем на базе. Только мы и никого больше, представляешь! Поэтому я и попросила, чтобы нас забрали не сегодня, а завтра. На базе тоже можно было бы отпраздновать, но это место… оно идеально!
— Что отпраздновать? — робко поинтересовался я.
Жизнь успела меня научить тому, что человеческие самки очень не любят, когда кто-то забывает о важных датах. Но тут я, как ни старался, не мог вспомнить, что может быть знаменательного в этом дне. Так что лучше спросить, чем притворяться, что я в курсе.
Грозы не было, Лита тихо засмеялась:
— Не сжимайся, ты и не можешь знать! Сегодня исполняется ровно год с того дня, как я забрала тебя из клетки.
Сегодня… Всего лишь год? Целый год? Так много произошло, что я и забыл об отсчете времени. Многое изменилось, я успел неоднократно полежать на больничной койке, и это вычеркнуло пару месяцев из моей жизни. А потом завертелось, закружилось…
Год. Если бы тогда кто-то мне сказал, что через год я буду здесь, с ней, и буду чувствовать себя так, я бы рассмеялся. Даже несмотря на переломанные ноги и хвост.
Лита заглянула мне в глаза, хотя знала, что ничего не увидит там… а может, видела? Иногда мне кажется, что она знает меня лучше, чем я сам.
— Ты помнишь этот день?
Я кивнул. Еще бы не помнить! Незадолго до ее прихода Антон объявил мне, что меня решили умертвить — разрезать заживо, чтобы посмотреть, что у меня внутри! А потом появилась она и сказала, что я буду жить.
— Тогда ты меня не любил, — Лита, видимо, думала сейчас о том же, о чем и я.
— Нет, не любил, — я не стал врать. — Я тебя почти ненавидел.
— А когда все изменилось?
— Не знаю. Когда понял, что ты отличаешься от остальных.
Мы смотрели друг на друга, и не хотелось ни говорить, ни есть. Осталось только одно желание, и я был готов…
В комнату с писком вкатилась Штуковина. Он неожиданно громкого звука я аж подпрыгнул; кресло скрипнуло, но выдержало.
Лита рассмеялась:
— Тебя редко можно застать врасплох!
— Это из-за метели, — буркнул я. — Чертов снег дурит мои способности.
— Ну конечно! Из-за метели! Ешь давай, тебе нужны силы.
Штуковина подобралась ко мне и стала с воркованием взбираться ко мне на колени. Я хотел было выкинуть назойливое создание в коридор, но вспомнил, как она помогла мне вчера, и подсадил ее хвостом.
Лита наблюдала за этим с любопытством:
— Знаешь, а ты изменился… Стал мягче. Но ты не подумай, в хорошем смысле слова!
— Догадываюсь, — фыркнул я и стукнул по броне, — потому что на самом деле я стал тверже.
— Кстати, убери чешую, не порти атмосферу! А вообще… Сначала ты был диковатый, ко всем относился настороженно.
— Удивительно, почему же? Может, потому, что меня предали и бросили все, кому я доверял? Или потому, что меня полгода пытали неизвестно за что? Или потому что, воспользовавшись моей беспомощностью, в меня вшили две бомбы замедленного действия? Хм, никак не могу решить, какая причина более существенная!
— Ирония неуместна. — Она протянула руку вперед, положила ее поверх моей. — Я уже сказала, что извиняться за них не буду, а за себя не вижу причин. К тому же, один человек тебя не предал! Твой отец…
— Не называй его так! — рыкнул я, одергивая руку.
Не знаю, почему, но Лите очень хотелось, чтобы я называл доктора Стрелова своим отцом. Не при всех, конечно, только в наших с ней разговорах. Я уважал его, но все равно не мог думать о нем так.
Даже если это правда.
— Почему ты не хочешь?
— Не хочу и все!
— А он, я думаю, хотел бы…
Снова повисло молчание, но не тяжелое, а какое-то грустное. Я не мог объяснить ей. Лита считает, что это будет очень мило и правильно. Но на самом деле… Знать, что у тебя был настоящий отец, и он был рядом, и умер, а ты так и не понял, не сумел… Нет, ни хрена это не мило.
