Глава 2, в которой героиня укрепляет дружеские связи и знание бестиария
Домой спешу изо всех сил, периодически переходя на бег, и, конечно, приложенных усилий оказывается недостаточно — за порогом стоит испуганная и злая мама. За ее спиной укоризненно качает крашеной головой тетя Света, мамина коллега и, по совместительству, лучшая приятельница.
— Говорила же, Даш, нагуляется и вернется, никуда не денется, — безжалостно заключает она. Звучит как эпитафия.
При виде загулявшей дочурки мама демонстративно схватилась за сердце. Прямо картина «Возвращение блудного сына» или что-то в этом роде. Пока я скидывала верхнюю одежду, тетя Света развела кипучую деятельность: накапала валокордина, помахала газетой. Сразу сложилось впечатление, что здесь хотят устроить комсомольское судилище.
Мама плачет.
Смотрю на свое отражение в зеркале: синяки под глазами, синие губы, короткие спутанные черные волосы, на брючине просмотренное пятно. Если подумать, ничего страшного.
Кроме меня зеркало отражает коридор в состоянии перманентного ремонта, гору раскиданной обуви и вешалку. Все слишком привычно, настолько, что нарушающие порядок вещей и фундаментальное представление о мире события предстают случайными наваждениями.
Закрыть на все глаза и притвориться, что ничего не было — просто, но глупо. Я знаю, что было.
Мне плохо: запоздалый ужас подкатывает к горлу, и осознание понятия «никогда» становится как никогда близко. Ни-ког-да — и на зубах хрустит пепел из крематория, часы навечно застывают, и остается пустота.
— Ну, что ты стоишь, скажи уже что-нибудь, — тетя Света кривит карминовые, вызывающе яркие губы, — видишь, до чего мать довела?
Рукав куртки порвался, собирать учебники некогда — беру не разобранный с вечера рюкзак, молча одеваюсь. Следовало нормально отоспаться, но для этого придется сначала пережить надвигающийся домашний скандал, на что совершенно нет сил. Обязательно сорвусь, впаду в истерику, немного поору — стоит ли тратить на нервы, если легче никому не станет?
— Вот бессовестная! Мать на нескольких работах горбатится, а ты…
Нотации — это надолго. Мама всхлипывает все сильнее, размазывая тушь по лицу, тетя Света в обличающем порыве напоминает инквизитора на процессе, старательно подбрасывая дрова в огонь семейного конфликта. Серьги в ушах осуждающе покачиваются, грамотно подведенные глаза мечут гром и молнии.
Мама не произносит ни слова, и это хуже всего.
— Куда это ты собралась? — спохватывается гостья.
Подальше отсюда, застывает у меня на языке. Так, все хватит: на глаза маман показалась, а на остальное я не подписывалась.
— Я — в школу, — подхватываю рюкзак и спасаюсь бегством. Давно промокшие кроссовки хлюпают, в спину летят укоры вперемешку с ругательствами.
Мама все равно потом простит, а выворачивать душу перед Светланой Николаевной не лучшая идея.
Безумно хочется спать — глаза слипаются так, что хоть спички вставляй. Химия, один из немногих предметов, ради которых можно ходить в нашу богадельню, усваивается с трудом. Если положить голову на парту, то немного легче, но возникает опасность заснуть.
Ольга Ивановна, педагог пожилой, заслуженный и крайне въедливый, неразборчиво бубнит тему, словно и ей не удалось поспать. На нас, отсиживающих урок с бессмысленными глазами подростков, она не обращает внимания. На моих отсутствующих одноклассников тоже.
Прогуливаю, конечно, не одна я, но сегодня трудные подростки побили все рекорды — класс, полупустой, поражает непривычной тишиной. Неужели все сговорились за моей спиной и решили «забить» на образование?
Мне страшно, как героине третьесортного фильма ужасов, на пятнадцатой минуте осознавшей, что что-то здесь не так. Если из коридора в кабинет вдруг заглянет парочка зомби или маньяк с бензопилой, не удивлюсь. В этом случае, мне даже станет в какой-то степени легче: настойчивое ожидание беды выматывало куда больше.
